Аграрная политика Российской империи в Казахской степи сквозь призму православного миссионерства

Введение

В современном научном дискурсе не прекращаются споры характере имперской политики аккультурации на восточных окраинах России. Сложность оценивания многофакторных процессов, происходивших в Казахской степи в результате ее модернизации, предопределяет высокую актуальность и значимость данной проблемы. В таких уездах, как, например, Кустанайский и Уральский, наряду со славянским элементом в процессах аккультурации существенное место занимал и тюркский, представленный татарской и башкирской культурами. Безусловно, он конкурировал с имперским проектом и оказывал существенное влияние на политику российских властей, что делает данную тему еще более востребованной и актуальной для изучения. Методологической основой статьи является концепция «фронтирной модернизации», то есть развития народов и окраинных территорий до уровня внутренних регионов России, происходящего в условиях слабости имперской власти и незавершенности интеграции этих регионов в политико-правовое пространство страны [1].

Историография проблемы

Историографическая традиция осмысления аграрной колонизации восточных окраин в Российской империи имеет длительную традицию и берет свое начало со второй половины XIX века. Это работы Т.И. Седельникова [2], Ф.М. Уманца [3], Н.М. Ядринцева [4]. В фокусе описания данных процессов были в основном вопросы, связанные с переселенческой политикой, с проблемами взаимоотношений автохтонного населения с переселенцами. Как правило, все работы на данную тему – как дореволюционного, так и советского времени – заканчивались выводом о прогрессивной роли русского народа, принесшего в Степной край передовые методы аграрной культуры и быта. Такие утверждения содержатся и в трудах казахских исследователей советской эпохи: Б.С. Сулейменова [5], Э.А. Масанова [6], Н.Е. Бекмахановой [7], Т. Шоинбаева [8]. Данные тенденции прослеживаются и в работах современных авторов, к которым можно отнести М.К. Чуркина [9], Д.М. Фризена [10], Н.Г. Суворову [11]. Между тем в постсоветской историографии, как российской, так и казахстанской, появляется ряд работ, убедительно показывающих роль татарского народа в модернизационных процессах, проходящих в Казахской степи. Это работы Г.С. Султангалиевой [12-16], З.А. Махмутова [17-19] и С.В. Любиченковского [20]. Цель данной работы – раскрыть роль татарской культуры в процессе перехода казахов к оседлости.

Результаты

Переход казахов к оседлому образу жизни совместил два аккультурационных проекта: русский и татарский. Размышляя о термине «аккультурация», большинство авторов, пишущих на данную тему, сходятся на сформированном еще в 30-е годы ХХ века определении, что это культурное воздействие одного общества на другое без их смешивания в ходе культурного обмена. Однако более глубокое рассмотрение данных процессов выявило, что в ходе аккультурации могли произойти и ассимиляция, и сепарация, а результат такой политики мог поспособствовать как интеграционным, так дезинтеграционным процессам. Русские культуртрегеры в соперничестве с татарами на территории Казахской степи постоянно пытались ограничить свободу выбора казахам. При этом, будучи доминирующей силой, они всегда пытались оградить «свой объект» от воздействий конкурентов, хотя иногда и удачно пользовались этими посредническими силами. Рассмотрим данные процессы более подробно.

Проведение «русских цивилизационных начал» в степь предполагало переориентирование казахов от кочевого к оседлому образу жизни, т. е. к земледелию, а в религиозном плане – к переходу к православию, ибо в ассоциативном ряду русских понятие «крестьянин» сливалось с понятием «христианин». Главной целью таких документов, как «Устав о сибирских киргизах» (1822 г.) и «Временное положение об управлении Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областями» (1868 г.), было превращение казахов в сельских обывателей – крестьян. Этот акт высвобождал целинные земли, прежде всего в поймах рек, для заселения русских крестьян, тем самым ослабляя напряжение в земельном вопросе в центральной части России.

Огромное значение в деле интеграции казахских территорий в общеимперское пространство имела деятельность опального тайного советника императора Александра I, генерал-губернатора Сибири М.М. Сперанского, назначенного в 1819 году губернатором Омского края. Российские власти планировали систематизировать управление в Сибирской степи и заложить основы для постепенной трансформации образа жизни кочевников в сельских обывателей (крестьян) посредством реализации основных положений «Устава о сибирских киргизах». В «Уставе» предписывалось заседателям в приказах, казакам подавать пример к возделыванию земель и хозяйственных заведений. Если будет возможность, заняться садоводством и пчеловодством. Все служащие «должны употреблять старания, чтобы Султаны, Старшины и прочия Киргизцы убеждены были в пользе таковых заведений, доставлять им к тому все способы и помогать нужным советом»¹.

Сперанский, как и многие государственные деятели того времени, был убежден, что казахи – слабые мусульмане. В параграфе 244 откровенно выражалась надежда на будущую христианизацию казахского народа, притом оговаривалось, что миссионеры действовали бы в степи «одними уверениями и убеждениями без малейшего принуждения». В параграфах 245 и 246 оговаривалось, что «ежели в каком-нибудь округе обращено было в христиан до 1000 человек, то областное начальство обязано испросить пособия к постройке там церкви и постановление местного священника. ...Священники стараться должны учредить при себе школы для обучения юношества закону, чтению, письму и первым правилам арифметики»².

Казачий этап колонизации степи, который проходил с ХVIII по первую половину XIX в., убедил сибирскую администрацию в ее малоэффективности. Уже Сперанский собирался ввести регулярные войска вместо казачьих, которые «беспредельно вели себя в Степи, наводили страх на простой казахский народ» [21]. Однако постоянные восстания казахов не позволили властям ликвидировать казачьи войска. Сделать из казаков земледельцев и хороших хозяев тоже не получилось. Статистические данные по сибирскому казачьему войску свидетельствуют о том, что количество семей, не занимавшихся земледелием, к середине ХIХ в. достигло 48 %. [9, с. 114] Генерал-адъютант Н.Г. Казнаков отмечал, что казаки из-за своей малочисленности не принесли делу обрусения степи никакой пользы, но сами переняли у казахов их язык и «некоторые, впрочем, безвредные привычки кочевого народа» [9, с. 113]. Вся надежда оставалась на крестьянскую колонизацию, которая интенсивно начала поддерживаться властями во вторую половину ХIХ в.

Что касается переселения татар в степные земли, то можно заметить, что первоначально татары участвовали в военно-казачьей колонизации края и попадали в степь в качестве служилых татар (емышлы татарлар), занимая должности казаков, указных мулл, толмачей, письмоводителей, конфидентов. Немало татар бежало в степь от христианизации и рекрутства. После реформ Александра II стало преобладать переселение крестьян, торговцев и ремесленников в города. Надо заметить, что татары в Степном крае были самым урбанизированным этносом среди тюркских народов, но значительно уступали русским. Больше всего татар проживало в Оренбурге, Троицке, Уральске, Петропавловске, Семипалатинске и Орске. Вся разъездно-меновая торговля в Казахской степи находилась в руках мелких и средних татарских торговцев. Но небольшая группа татар жила и в сельской местности.

Местная администрация стала активно привлекать татар и башкир к обучению казахов земледелию. Об этом приграничную администрацию нередко просила сама казахская знать. Например, султан Джалгара Байтюкин считал, что поселение татар на урочище Тасыбек Тогай будет способствовать усвоению казахами земледельческих навыков. Он рассчитывал на то, что казахи постепенно «будут оставлять» занятие кочевым скотоводством и под влиянием татар начнут учиться «приготовлению спаханной земли» к посеву, поскольку сами в этом деле «еще не искусны». А просимые ими «наставники могут усовершенствовать казахов в этом деле»³.

Переходу к земледелию казахов способствовали служилые татары. Этот факт хорошо иллюстрирует следующий документ: «Представление Омского областного начальника де Сент-Лорана генерал-губернатору Западной Сибири от 24 марта 1831 г. № 563». В письме чиновник замечает, что ханша Айгынам Валиева, когда находилась в Омске, просила омскую администрацию «снабдить для посева хлеба разными семенами и земледельческими инструментами», отправить для обучения казахов земледелию служилых татар и построить одну мукомольную мельницу [23, с. 156].

О содействии служилых татар в седентаризации казахов свидетельствует донесение письмоводителя А. Байкеева в Оренбургскую пограничную комиссию, в котором он сообщал, что, находясь на службе у управляющего рода кете, «кроме производства письменных дел», он старался «содействовать улучшению быта этого кочующего племени», а именно научил заготавливать на зиму сена, внушал казахам преимущества оседлой жизни. Кроме того, он построил на берегу Каспийского моря, в 120 верстах от Астрахани, дом из сырцового кирпича со всеми хозяйственными постройками. В результате по его примеру казахами было «устроено 135 точно таких же домов» [13, с. 358].

В Оренбуржье большую роль в распространении земледелия играли каргалинские татары. В наказе купцов Сеитовой татарской слободы 1767 г., направленном в «Уложенную комиссию» Екатерины II, отмечалось, что каргалинские татары развивают внутреннюю торговлю во всех «великороссийских» городах и «приохочивают киргиз к хлебопашеству и торговле» [24, с. 132].

Переходу казахов к оседлому образу жизни немало способствовали и фетвы главы Оренбургского магометанского духовного собрания (их было не менее двенадцати) на арабском и татарском языках, читавшиеся во всех мечетях, расположенных в пределах действия ОМДС, и разъяснявшие верующим пользу земледелия для мусульман [13, с. 357–360].

Развитию земледелия у казахов содействовали и ясачные татары. В частности, по распоряжению управляющего областью в 1827 г. был отправлен в Казахскую степь к старшине Джандаю Токтамышеву ясачный татарин Хисаметдин Хусеинов из «Мензелинской округи, Янурской волости» для «обучения киргиз хлебопашеству». Находился там до 18 мая 1831 года, пока его не отозвали «на прежнее жительство»⁴.

Отсутствие языкового барьера, ментальное и религиозное родство казахов с татарами и башкирами привело, по мнению чиновников и миссионеров, к нежелательным явлениям. Русские культуртрегеры стали замечать, что казахи довольно охотно меняют собственный образ жизни на оседлый, но не утрачивают «свои национальные особенности». В бытовой культуре, даже выстроив избу, они жили как в юрте и перенимали быт не русский, а татарский [25, с. 78–79]. Мало того, русские переселенцы сами стали перенимать тюркские обычаи и традиции. Дело в том, что религиозное преследование государства заставляло бежать на Восток от православной церкви не только татар-мусульман, но и многочисленные толки старообрядцев. Оказавшись в чужом краю, в другом климате, без поддержки рода, односельчан, друзей, люди стремились приспособиться ко всему новому через заимствования многовековой степной культуры кочевников. Притом эти заимствования касались не только бытовой культуры, но и духовной. Процессы «оказашивания» русских переселенцев хорошо показаны в работах З.Т. Садвокасовой [26] и Ю.А. Лысенко [27].

Угроза «отатаривания» и усиления исламской идентичности у казахов привела к решению, принятому администрацией Омской области в 1826 году, запретить татарам поселяться на территории внешних округов⁵. С другой стороны, оренбургский военный губернатор П.П. Сухтелен в 1830-х годах предложил проводить линию «торможения оседания казахов». Оседлые казахи могли занять лучшие земли в поймах рек раньше русских, что не входило в планы российской администрации. Реально претворять данную политику в жизнь начали его преемники В.А. Перовский (1833–1842 и 1851–1857 гг.), В.А. Обручев (1842–1851). При генерал-губернаторе А.А. Катенине вышло постановление от 23 января 1860 года «О не дозволении магометанам селиться массами между старою и новою Оренбургскими линиями, и об ограничении причисления Магометан к Оренбургскому казачьему войску»⁶.

Категорически против переселения татар в Степной край были чиновники Департамента духовных дел иностранных исповеданий. По их мнению, если русская администрация срочно не оградит казахов от влияния волго-уральских мусульман, то способные к труду и лучшему будущему казахи будут порабощены в духовном плане татарами и «при большом развитии фанатизма и укреплении сил магометанского духовенства» его «развитие может быть заглушено в самом зародыше» [13, с. 359].

Во второй половине ХIХ в., опасаясь высокой концентрации татар в Степном крае, власти препятствовали им занимать благоприятные для занятия земледелием территории. Недалеко от Акмолинска, в урочище Джар-Суат, 19 татарских семей основали аул, который получил свое название от зачинателя Джамали Багаутдинова – Джамалеевское. К 1897 году там проживали уже 64 татарские семьи. Обеспокоенные увеличением количества татар власти Акмолинского уезда обратились к правительству с предложением переселить в село русских крестьян. Вскоре в село стало съезжаться население из Воронежской губернии и Малороссии. После увеличения численности переселенцев православного исповедания, в начале ХХ века, село было переименовано в Воздвиженку.

В 1908 г. Джемали Багаутдинов предпринимает вторую попытку создания вблизи Акмолинска татарского села под названием Джемалеевка. Однако и на этот раз власть запретила татарское название аула, и поэтому оно стало носить название Радовское [28, с. 20].

Тем не менее Казахская степь уже давно была заселена татарами, и в ней проживало не одно поколение так называемых «чала-казахов»⁷. Сбор информации о них в 1840 году выявил, что их было более 465 семей. Из них в Аягузском округе – 155 семейств; в Кокбектинском – 167; в Баянаульском – 7; в Каркаралинском – 40; в Акмолинском – 9; в Кокчетавском – 3; в Кокбектинском – 166. Их основными занятиями были торговля и земледелие. Быт чала-казахов ничем не отличался от татарского. Обнаружив данную категорию населения, Оренбургская пограничная комиссия в 1842 г. вновь подтвердила действие указа 1747 г. о запрещении браков между казахами и татарами, мотивируя это тем, что татары «могут легко скрываться от рекрутства у родственников в степи, которые, стараясь скрывать их, будут подвергаться ответственности вместе с начальством их». Указ действовал в течение столетия и был отменен только в 1846 г. как «мера уже излишняя» [13, с. 359].

В конце ХХ века власти ограничивают переселение татар в Степной край. Если русским переселенцам давались льготы на пять лет от уплаты налогов и освобождение от рекрутской повинности, то приписанные к городам и селениям татары и башкиры могли стать членами местных общин, но «без права создания отдельных корпораций и без льгот, предоставлявшихся русским переселенцам» [29, с. 254].

По «Положению об управлении Туркестанским краем» от 12 июня 1886 татарам запрещалось иметь недвижимость в Степном крае и Туркестане. В законе говорилось: «Приобретение земель и вообще недвижимых имуществ в туркестанском крае лицам, не принадлежащим к русскому подданству, а равно всем за исключением туземцам, лицам нехристианских вероисповеданий воспрещается»⁸.

Усилению влияния татарской культуры на казахов были обеспокоены видные миссионеры-просветители. Известный миссионер Н.И. Ильминский подчеркивал, что если казах «осознал и почувствовал неудобства кочевого быта и решается усвоить удобство оседлой жизни, то он всегда усваивает быт не русский, а татарский, реже среднеазиатский» [30, с. 166].

Современный исследователь С.В. Любичанковский также замечает, что в традиции обустраивать жилище у татар и казахов было чрезвычайно много общего [20, с. 281]. Проиллюстрировать данное явление нам помогут фотографии с сайтов современных этнографических музеев⁹.

Можно заметить, что как в татарском (рис. 1)¹⁰, так и в казахском жилище (рис. 2) были похожие деревянные кровати.

На односпальной деревянной кровати в углу возвышались сложенные одна на другую подушки (мендәр, ястык – тат., жастық – казах.). Матрасы (тушәк-тат, ұшақ – казах.) и одеяла (юрган – тат. көрпе – казах.) днем сворачивали и укладывали стопкой на сундук. Между матрасом и деревяной основой кровати вешали вышитый или кружевной подзор. Наволочки (мендәр тышы) вышивали цветочным орнаментом. Чаще всего это был тюльпан – символ Аллаха, или роза – символ пророка Мухаммеда. Л.Р. Габдрафикова подчеркивает, что в интерьере жилища казахов, татар и башкир наличествуют сундуки как элементы кочевнической культуры [31, с. 57], также в традициях общетюркской культуры у всех народов выделялось почетное место – түр, находившееся в глубине комнаты, напротив двери. Влияние кочевой культуры угадывется и в стремлении татар и оседлых казахов украсить свое жилище коврами. Климат Волго-Уралья и северо-восточного Казахстана резко континентальный, и зимы здесь суровые. Без теплых ковров (келәм) на стенах и дорожек на полу было не обойтись. Войлочными коврами, украшенными растительным орнаментом, расцвеченными красками теплых тонов, обвешивали стены юрты с внутренней стороны. Те же традиции прежде кочевые народы сохранили, когда перешли к оседлому образу жизни. Ковры и дорожки были ткаными или войлочными. Ковры защищали от холода и создавали уют и красоту в доме. Их вешали обычно у кровати. Полы покрывались дорожками или паласами. Кроме цветочного орнамента и геометрического рисунка нередко на войлочных коврах проявлялся зооморфный стиль. Например, симметричная пара рогообразных завитков олицетворяла жизненную энергию, богатство, а голуби и птички – райские кущи.

Переход к оседлому образу жизни сопровождался интенсивным строительством деревянных домов. По данным 1900 года, в Усть-Каменогорском уезде насчитывался 4 091 деревянный дом («агаш уй» – казахский, «агач өй» – татарский), в Семипалатинском – 6 775, в Зайсанском – 1 608 деревянных домов. Преобладающей техникой таких домов были сруб в «замок» или «чашу» [31].

Православная церковь начала бороться с «отатариванием» казахов, учреждая русско-казахские школы с приглашением туда православных миссионеров. К концу ХIХ века небольшое количество обедневших казахов (джатаков) приняли православие. В целях закрепления в христианской вере детей казахов учреждались специальные школы, в основном на месте миссионерских станов. Там дети крещеных казахов изучали русский язык и основы новой веры. Преподавание в миссионерских школах велось по системе Н.И. Ильминского – начальное образование дети получали на родном языке, а затем переходили на русский. Русскую грамоту, Закон Божий, церковное пение учителя старались вести на казахском языке, но нередко сбивались на татарский, так как учителями в них служили «питомцы Н.И. Ильминского», «старокрещёные инородцы Казанского края, знающие киргизский язык в совершенстве и приобретшие опытность в школах братства св. Гурия в Казани» [32, с. 263]. В школах старались обучить и прикладным знаниям: огородничеству, земледелию, а также слесарному, столярному, токарному делу.

Учителя и священники обязаны были строго следить, чтобы крещеные казахи полностью отреклись от прежней бытовой культуры. В частности, им предписывалось: «…не есть баранины, которая приносилась в жертву по магометанскому обряду, не совершать детям обрезания, не брить головы, не надевать тюбетейки, не носить… магометанских имен, особенно же не ходить в мечеть, в самом доме своем сделать христианскую обстановку, убрать с нар из переднего угла все пуховики (подушки) и перины как свидетельство ленивой, плотской жизни магометанской, а поставить в переднем углу иконы, которые возносили  бы ум и сердце живущих в доме и приходящих в него к небу и Богу, а не приковывали бы как те, к земле и греху» [33, c. 138]. В школе детям на основе спекулятивной теологии внушали неприятие ислама. В итоге в степи «благочестие поколебалось», «забыты обычаи старых времен», «степь полна вражды и воровства», сетовал казахский поэт Абай Кунанбаев [34, с. 224]. Неслучайно в исторической памяти казахского народа это время оценивается как «зар заман» – время скорби (жалости).

Заключение

Таким образом, мы выявили, что переходу казахов к оседлому образу жизни содействовали все социальные сословия татарского общества: служилые татары, духовные лица, торговцы, ясачные крестьяне. Благодаря этому шел интенсивный культурный обмен, модернизирующий как бытовую, так и духовную культуру казахов. Однако седентаризация в Казахской степи была задумана властями через переход казахов в православие, вследствие чего они намеревались установить православный идеал, где понятия «христианин» и «крестьянин» уравнивались и становились синонимами. Конечным результатом этих процессов была бы гомогенизация имперского пространства. Изучение материала позволило сделать следующий вывод: вопреки устоявшемуся мнению о том, что переходу к оседлости казахов способствовали русские крестьяне, казахи, занимавшиеся земледелием, усваивали в основном не русский крестьянский быт, а татарский, оставаясь, за небольшим исключением, мусульманами.