Роль ветеранов Великой Отечественной войны в исламском активизме 1960–1980 гг.: на примере мусульманской общины г. Ростова-на-Дону

Введение

Тема истории ислама в СССР в целом остается не до конца раскрытой, но советский период религиозной жизни мусульман все чаще привлекает внимание исследователей. Фактически всеми авторами отмечается активизация религиозной жизни мусульман СССР после окончания ВОВ. При этом основные акценты исследователей направлены на изучение государственно-конфессиональных отношений в этот период [1][2], кроме того, анализируются социальные характеристики духовенства [3]. В отдельных случаях предметом изучения становится религиозная активность женщин, поскольку в послевоенный период они начинали играть роль, в том числе присущую деятелям (представителям) мусульманского духовенства, несмотря на традицию отводить данную функцию мужчинам [4].

Примечательно, что при анализе контингента верующих-мусульман Среднего Поволжья исследователи приводят сведения по демобилизованным мужчинам, которые, по данным ульяновского уполномоченного Совета народных комиссаров, составляли 15–20% от всех посещающих мечеть в послевоенный период [5]. Роль ветеранов ВОВ в возрождении традиций ислама фиксируется и в других регионах. В отношении мусульманской общины в Тюменской области Ф.Б. Гарифуллин отмечает: «В сложные годы атеизма, пройдя самую страшную в истории человечества войну, они стали надежным звеном в цепи духовной преемственности поколений» [6, с. 49]. Тем не менее значимая роль фронтовиков ВОВ в исламском активизме поствоенного периода остается не до конца раскрытой и ее переосмысление может по-новому способствовать пониманию не только истории ислама в СССР, но и особенностям взаимоотношений государства и религиозных институтов в этот непростой период для верующих.

Феномен послевоенного исламского активизма

В целом, послевоенный исламский активизм, по нашему мнению, является отдельным феноменом, который следует рассматривать в общем контексте ситуации, оказывающей влияние на религиозную жизнь мусульман в СССР в данный период. Само понятие «исламский активизм» представляет собой «деятельность по изменению мировоззрения в обществе или отдельных социальных группах на основе исламских норм и ценностей, осуществляемую в различных сферах жизни». Будучи ориентированными «на воссоздание общественного устройства с учетом доктринальных предписаний и актуальных социокультурных условий… Исторические и современные формы проявления исламского активизма обуславливаются не только идеологическими факторами, но и влиянием внешней трансформирующейся социокультурной среды» [7, с. 6].

Очевидно, что окончание ВОВ сформировало особые социокультурные условия в духовной сфере для верующих. Послевоенный период религиозной активизации был естественным процессом на фоне пережитых тягот, страданий и личных трагедий, которые принесла война фактически в каждую советскую семью. Это проявлялась как на уровне личностного устремления к вере, так и на уровне формирования религиозных групп официальных и неформальных исламских активистов. В сложившихся условиях власти СССР, несмотря на официальные установки коммунистической идеологии, в послевоенный период старались жестко не препятствовать верующим в их естественных устремлениях, хотя их активность в целом ограничивалась. В отношении мусульман СССР речь шла не только о регистрации новых приходов и активизации религиозных общин и групп. Примечательно, что Постановлением Совета народных комиссаров СССР в 1945 г. было вновь открыто медресе «Мир Араб» в Бухаре, которое надолго останется фактически единственным официальным мусульманским образовательным учреждением в СССР [8].

Методы и использованные источники

Статья основана на методе анализа серии фотографий членов мусульманской общины г. Ростова-на-Дону. Анализ фотографий как источника по изучению советской повседневности начал использоваться с конца 1990 гг. и уже прочно вошел в российскую историографию. В 2000-е годы началось активное изучение семейных архивов горожан, отличительной чертой которых являлось нахождение в аутентичной среде бытования, что способствовало получению необходимой информации на месте хранения [9, с. 14].

Основная серия исследованных фотографий членов мусульманской общины г. Ростова-на-Дону была сделана примерно в 1984 г., и часть снимков находится в семейном архиве родителей автора публикации. Из данной серии представлены две фотографии, где запечатлены 15 человек как на фоне молельного дома на ул. Туркестанской 28, так и внутри здания (Рис. 2, 3). Очевидно, что съемки проводились на дневном собрании пятничной молитвы, о чем свидетельствует полностью идентичная одежда членов общины. Еще одной фотографией является снимок, сделанный 11 июля 1983 г. на коллективном собрании ростовских мусульман в честь празднования Курбан-байрама, где отражено около 70 верующих, запечатлённых во дворе молитвенного дома (Рис. 1). Источником сведений также являлись личные воспоминания родителей автора статьи – Фаика Патеева и Равили Патеевой. Кроме того, существенным источником дополнительной информации о военном пути ветеранов ВОВ мусульманской общины г. Ростова-на-Дону стал ресурс проекта «Память народа», который функционирует как информационная система, созданная Министерством обороны Российской Федерации¹.

Исторический контекст послевоенного исламского активизма в Ростове-на-Дону

Послевоенная форма исламского активизма в Ростове-на-Дону во многом проявилась в связи с особой трагичностью событий, которые были связаны с историей как самого города, так и местного мусульманского сообщества. Еще до начала ВОВ, в 1937 г., у мусульманской общины была изъята историческая мечеть на ул. Красноармейской. В период оккупации здание было временно возвращено верующим. Сам город сильно пострадал во время боевых действий, поскольку длительное время находился в оккупации. Во время зимней кампании 1941-1942 гг. город ненадолго был отбит у фашистских захватчиков, но окончательно советскими войсками Ростов-на-Дону был освобождён 14 февраля 1943 г. Поэтому события ВОВ затронули всех без исключения горожан, в том числе и местное мусульманское сообщество.

Примечательно, что уже в 1944 г. мусульманская община г. Ростова-на-Дону заключила с Кировским райисполкомом договор об официальной передаче здания исторической мечети мусульманской общине, что в целом соответствовало политике «временной религиозной оттепели». Несмотря на ужесточение религиозной политики в период правления Н. Хрущева, вплоть до 1960 г. это здание оставалось в распоряжении верующих. Однако в ноябре этого года решением исполкома Ростовского областного совета депутатов трудящихся здание исторической мечети было изъято у верующих и передано для организации детского сада. Поскольку к тому времени храм находился в прямой близости к военной части, в дальнейшем здание мечети было включено в единую территорию размещавшихся армейских подразделений и переоборудовано в солдатский клуб.

В этот же период для нужд мусульманской общины власти предоставили частную постройку на ул. Черепахина 307. Однако в связи с началом строительства местного конструкторского бюро «Градиент» молельный дом с 1979 г. был перенесен и в дальнейшем размещался по ул. Туркестанской 28. Сама частная постройка именовалась местными жителями как мечеть, что было также отражено на официальной табличке, вывешенной на входе. Тем не менее, по сути, мечеть была размещена на площади обычной советской постройки в частном секторе. Здание и дворовые строения были частично перестроены силами местных исламских активистов. В молитвенном помещении был оборудован михраб, размещен минбар и оснащена комната для омовения. В начале 1980-х гг. во дворе мечети силами общины был построен дом для имама [10, с. 155–157, с. 296–299]. Таким образом, несмотря на все партийные установки о необходимости ограничить деятельность религиозных общин, власти города, имея формальные поводы, не пошли на окончательную ликвидацию официально действующего мусульманского прихода. После изъятия исторической мечети местные власти дважды предоставляли альтернативные площади для мусульман и позволяли им переоборудовать здание частной постройки и прилегающей территории под религиозные нужды верующих.

Примерное количество этнических мусульман в г. Ростове-на-Дону по переписи 1989 г. составляло более 10 тысяч человек: татары – 7 034; азербайджанцы – 2 828; лезгины – 1 073; чеченцы 782 и др. [11, с. 136] Однако религиозную активность в первую очередь проявляли пожилые татары, костяком которых и были участники ВОВ либо свидетели трагических военных событий. Об этом хорошо свидетельствует фотография праздничной молитвы 11 июля 1983 г. в честь празднования Курбан-байрама. Подавляющее большинство собравшихся - это пожилые верующие мужчины, представлявшие татарскую общину (Рис. 3) и, очевидно, являвшиеся если не фронтовиками, то людьми, в молодости заставшими события ВОВ. В основном мечеть во время пятничной молитвы посещали ветераны-пенсионеры, а на праздничные даты мусульманского календаря собирались сотни верующих, которые в большинстве также были представлены пожилыми прихожанами. Более молодое поколение татар-мусульман также посещали собрание общины на Курбан-байрам и Рамазан-байрам, хотя и не всегда принимали участие в праздничных молитвах, уступая первые ряды представителям старшего поколения. Пожилые женщины-татарки также проявляли активность. Они посещали не только пятничные молитвы, но и праздничные собрания. В молитвенном доме одна из комнат была предоставлена женщинам. В дни значимых праздничных собраний в честь Курбан-байрама и Рамазан-байрама они занимали фактически все здание мечети, а мужчины проводили обряды на улице. Представители кавказских народов, которые к тому времени также массово проживали в Ростове-на-Дону, в основном были представлены студентами местных учебных заведений и прибывающей в город рабочей силой. Многие из приезжих с Кавказа к тому времени осели в Ростове-на-Дону, но религиозной активности в позднесоветский период еще не проявляли.

Активисты ростовской мусульманской общины

Долгие годы, фактически на протяжении 1950–1970-х гг., основной проблемой мусульманской общины г. Ростова-на-Дону оставалось отсутствие имевшего специальное образование имама, который мог бы возглавить приход. В местной мусульманской общине некоторое время удалось проработать целой череде известных исламских деятелей, среди которых Файзрахман Саттаров (1929–2015), Вафа Гилязов (1924–1990), Абубекар Бикмаев, Махмуд Валитов и др. Тем не менее, видимо, в связи с отсутствием возможности предоставления жилья, никто из имамов в Ростове-на-Дону так и не остался. Однако религиозная жизнь местной мусульманской общины активизировалась после назначения в 1982 г. на постоянную должность имам-хатыбом Ростовской мечети выпускника бухарского медресе «Мир-Араб» хазрата Джафара Бикмаева (1956–2020) [12, с. 238].

Достоверно установлено, что фотографом и изготовителем представленных снимков, часть из которых хранится в семейных архивах местных татар, является Тепаев Махмуд Умарович (1932–2000). Религиозное образование он получил у отца, а фотоделу обучился во время службы в Советской армии. С 1980-х годов он был членом двадцатки (мутаваллиата) приходского совета мусульманской общины Ростова-на-Дону, а в дальнейшем заместителем имам-хатыба городской мечети. Благодаря активности М.У. Тепаева среди местных верующих мусульман широко распространялись «фотошамаили», которые изготавливались с помощью черно-белой перепечатки религиозных текстов и их ретуширования.

Примечательна и биография отца М.У. Тепаева. Типаев Умар Фезлулавич (1896–1986) имел религиозное образование, которое, очевидно, получил в дореволюционном медресе. В 1941 г. он был призван в Советскую армию и как участник ВОВ награжден медалью «За оборону Ленинграда». С конца 60-х гг. ХХ в. он вёл неофициальную религиозную деятельность в Ростове-на-Дону среди местных мусульман. Обучал религии своих детей и в местных архивах фигурирует как «бродячий мулла».

Благодаря помощи представителей татарского сообщества г. Ростова-на-Дону удалось восстановить данные большинства членов общины, отраженных на представленных двух фотографиях (Рис. 2, 3). Часть исламских активистов на момент съемки, очевидно, являлись членами двадцатки приходского совета (мутаваллиата). На фотографии перед входом в Ростовскую мечеть (Рис. 3) справа налево представлены:

1. Патеев Фаик Ахмеджанович (1948 г.р.);
2. Юлгушев Шамиль Хасянович (1926 г.р. - неизв.);
3. Неизвестен;
4. Кильдеев Абдурахман Хасянович (1917 г.р. - неизв.), ветеран ВОВ;
5. Уразов Алимжан Усманович (1906 - 13.01.1985), ветеран ВОВ;
6. Канеев Шарибжан Абдурахимович (1908 - 2.09.1986), ветеран ВОВ;
7. Неизвестен;
8. Бикмаев Джафяр Зуфарович (11.12.1956 - 16.11.2020);
9. Екшикеев Умар Хасянович (1911 г. р. - неизв.) ветеран ВОВ;
10. Бинеев Абдул-Кярим Сайфетдинович (12.09.1899 - 24.03.1990);
11. Ишмухаметов Мидхать (даты неизв.), ветеран ВОВ;
12. Камачкин Юнис Мирхафизович (1907 г.р. - неизв.), ветеран ВОВ;
13. Акчурин Ибрагим Абубякярович (17.08.1918 - 13.09.2005), ветеран ВОВ;
14. Гильдеев Набиулла (1910 г.р. - неизв.), ветеран ВОВ;
15. Неизвестен.

Таким образом, 8 из 12 установленных членов общины на фотографии являлись ветеранами ВОВ. При этом с большой долей вероятности неустановленные члены общины (№№3, 7, 15), также являлись участниками ВОВ. Полученные сведения позволили частично восстановить основные элементы биографии ветеранов ВОВ из числа мусульманской общины г. Ростова-на-Дону и информацию об их боевых заслугах:

Кильдеев А.Х. Награжден орденом Отечественной войны II степени. Боевой путь закончил в Берлине.

Уразов А.У. При боевых действиях получил множество осколочных ранений. Награжден медалями «За отвагу» и «За победу над Германией». В мирное время работал в пекарне. Имел двоих сыновей, но после войны он и его жена взяли на воспитание племянницу, оставшуюся без родителей.

Канеев Ш.А. Уроженец села Решетино Пензенской области. Призывался из Ростова-на-Дону.

Екшикеев У.Х. Уроженец села Татарский Шелдаис Пензенской области. Призывался из Ростова-на-Дону. Награжден множеством медалей, в том числе «За боевые заслуги».

Камачкин Ю.М. Уроженец с. Кобылкино Пензенской области. Награжден орденом Отечественной войны II степени;

Ишмухаметов М. Участник боевых действий, имел множество наград.

Камачкин Ю.М. Уроженец села Кобылкино Пензенской области. Награжден орденом Отечественной войны II степени;

Акчурин И.А. Уроженец с. Татарский Шелдаис Пензенской области. Участник Крымской оборонительной операции, после прорыва окружения стал членом партизанского отряда. В 1944 г. получил боевое ранение. Награжден орденом Отечественной войны I степени. После войны работал на Тарной фабрике и кирпичном заводе. Воспитал четырех сыновей и одну дочь;

Гильдеев Н. Участник Сталинградской битвы. Награжден одним из орденов Отечественной войны, медалью «За оборону Сталинграда». После войны занимался изготовлением фотошамаилей, которые распространялись в местной мусульманской общине.

Примечательно, что большинство ветеранов только по установленным биографическим данным были уроженцами сел Пензенской области, которые входили или располагались в ареале так называемых «алты авыл». Это шесть татарских деревень, которые возникли в процессе переселения татарского населения с территории Дона. Очевидно, что в большинстве это были жители станицы Татарской, сегодня вошедшей в границы города современного Новочеркасска. Сохранившиеся устойчивые связи донских татар и выходцев из пензенских «алты авыл» исторически формировали облик местной мусульманской общины, корни которой уходили к воинскому сословию татар-казаков, проживавших на Дону [13, с. 13–14].

На момент съемки средний возраст ветеранов ВОВ из числа общины был свыше 70 лет. К этому времени они находились на пенсии, что также влияло на активизацию их религиозный жизни, поскольку появилось свободное от трудовой деятельности время. Пенсионный период во многом исключал опасения возможности привлечения трудовых коллективов к давлению на исламских активистов через «парткомы» из-за их религиозной деятельности. Примечательно, что на фотографиях Уразов А.У., Екшикеев У.Х. и Гильдеев Н. открыто позиционировали свою принадлежность к ветеранскому сообществу, надев орденские планки и демонстрируя боевые заслуги.

Можно уверено предположить, что процесс солидаризации участников ВОВ в рамках исламского активизма выступал одной из форм проявления ветеранского движения в СССР. Официальное оформление ветеранского движения началось с создания Советского комитета ветеранов войны (СКВВ) в сентябре 1956 г. Несмотря на высокий общественный статус фронтовиков само понятие «участники ВОВ» закрепилось в советском законодательстве только в 1978 г., а понятие «ветеран ВОВ» оформилось в российском законодательстве в 1995 году [14][15].

На начальном этапе созданием СКВВ преследовались внешнеполитические цели, но к середине 1950-х среди ветеранов «сформировалась потребность в отстаивании своих групповых интересов». Секции СКВВ с середины 1960-х гг. стали создаваться на местах. Неформальные отделения, координировавшие с СКВВ свою деятельность, также создавались при заводах, учреждениях и воинских частях. Это привело к проявлению многочисленных низовых инициатив со стороны фронтовиков, касающихся как остросоциальных проблем ветеранов, так и традиционных вопросов сохранения исторической памяти о ВОВ. Контролировать стихийный процесс ветеранских инициатив становилось все сложнее, что приводило к попыткам упорядочить данную деятельность в 1970–1980-е годы [16].

Заключение

Таким образом, либерализация религиозной политики в СССР в военные годы в условиях роста духовных потребностей общества дала неожиданные результаты. Несмотря на официально заявленные цели по искоренению «пережитков религии» в советском обществе статус и авторитет участников ВОВ как социальной группы ограничивал подобные устремления. Очевидно, что власти не могли не считаться с устойчиво сформировавшимися к 1960–1980 гг. социальными группами ветеранов на местах, активность которых была направлена, в том числе, на удовлетворение элементарных религиозных потребностей. Для мусульманского сообщества Ростова-на-Дону, очевидно, это стало основополагающим фактором сохранения религиозной жизни. Послевоенный исламский активизм в целом сыграл ключевую роль в сохранении религиозной жизни и самоорганизации мусульманских общин в СССР во второй половине ХХ века и, безусловно, задал динамику дальнейшего религиозного возрождения, в которое ветераны ВОВ также внесли значимый вклад.

Изучение фотографий как исторического источника о мусульманском сообществе в СССР во второй половине ХХ в. может существенно обогатить представления о данном периоде жизни верующих. Это дополнит материалы, основанные на архивных данных, позволит компенсировать их недостаток, а главное – раскроет особенности повседневной жизни мусульманского сообщества, которая может недостаточно отражаться в официальных источниках. Кроме историографического значения, подобный анализ вносит новые представления о социально-политических процессах во взаимоотношении религиозных и государственных институтов того времени. Перспективы подобных исследований мусульманского сообщества периода СССР видятся особо актуальными в преддверии 80-летия победы в Великой Отечественной войне.