«Если откроются мечети, то кто же их будет посещать?»: Религиозная жизнь касимовских татар в 1943 году по данным отчета Г.П. Снесарева

Введение

Публикуемый архивный источник 1943 года под названием «Отчет о командировке в Касимовский район Рязанской области с целью ознакомле­ния с религиозными настроениями населения и деятельностью религиозных организаций» составлен Глебом Павловичем Снесаревым (1910-1989). Ав­тор отчета - на тот момент научный сотрудник и заведующий отделом ислама Центрального музея истории религии и атеизма, находившегося в ведении Союза воинствующих безбожников и расположенного в Москве.

Имя Г.П. Снесарева хорошо известно всем исследователям этнографии народов Средней Азии. Его научная деятельность, включающая многочислен­ные статьи и ряд монографий, преимущественно концентрировалась вокруг изучения религиозных культов населения Хорезма [1,2]. Во многом благода­ря Снесареву были заложены представления об особенностях «народного ис­лама» у узбеков, впоследствии детально разработанные В.Н. Басиловым [3, 4]. Знание мусульманской догматики и особенно обрядности, специфики повсед­невной религиозной жизни тюркоязычных мусульман, почерпнутые в ходе продуктивной деятельности в Центральном Государственном музее УзССР (Самарканд) в начале 1930-х гг., участие в экспедициях позволили Глебу Сне­сареву быстро выдвинуться на общесоюзном уровне в качестве видного спе­циалиста по этнографии ислама. Очевидно, что он проявлял интерес не только к академической, но и к партийно-пропагандистской деятельности, особен­но учитывая тесную взаимосвязь фиксации «религиозных пережитков» с текущей антирелигиозной работой. Публикуемый отчет придал импульс дальнейшей карьере молодого этнографа, вскоре вступившего в ВКП (б), а с 1945 года служившего в органах МГБ. Впрочем, в 1952 году Снесарев был уволен из МГБ и перешел на работу в Институт этнографии АН СССР.

Характеристика источника

Отмеченные факты биографии автора отчета тесно взаимосвязаны с ха­рактером самого источника - его глубиной и тщательностью, демонстрацией научного опыта еще молодого ученого. В то же время ощущается откровен­ность оценок, позволительная лишь узкому кругу ответственных работни­ков, умение лаконично изложить «оперативную информацию». Именно год создания отчета (1943) придает источнику наибольшую ценность. Приехав в Касимовский район поздней осенью 1943 года, Г.П. Снесарев застал пере­ломный момент смены курса советской политики по отношению к верующим. 4 сентября 1943 года в Кремле состоялась историческая встреча Сталина с высшими иерархами Московской патриархии, положившая начало строго контролируемой легализации церковной жизни. Вскоре данные процессы бу­дут характерны и для политики в отношении ислама. Причины смены кур­са активно изучаются в историографии (О.Ю. Васильева, М.В. Шкаровский, Д.В. Поспеловский), их анализ выходит за рамки нашей публикации, однако в самом источнике зафиксирована любопытная деталь: мнение верующих о желании советского руководства заручиться поддержкой союзников по антигитлеровской коалиции (отход от крайних форм гонений на верующих имен­но в 1943 году Д.Н. Поспеловский увязывал с условиями, поставленными со­юзниками по открытию Второго фронта). Подобных отсылок к глобальным событиям хода войны в оценках и репликах рязанских колхозников доволь­но много. Весьма откровенно Снесарев пишет и о растерянности партийно­пропагандистских работников Касимовского района перед «новым курсом», фактическом развале антирелигиозной агитации. Впрочем, убедиться в кри­зисном состоянии деятельности Союза воинствующих безбожников Снесарев мог не только в реалиях провинции, но и в Москве, где активная работа была свернута уже с началом войны.

Впервые упоминание об этом уникальном документе было найдено нами в статье историка советской этнографии С.С. Алымова [5, с. 69-88]. Поиск в личном (пока не обработанном, без описи) фонде Снесарева в ар­хиве ИЭА РАН позволил обнаружить этот ранее не опубликованный источ­ник. Структурно он состоит из пяти частей (общий объем - 30 л.) и содержит подробный анализ состояния религиозной жизни православных, сектантов- пашковцев и мусульман. Не проходит мимо проницательного Снесарева и возникшее в начале войны в ряде русских деревень близ Касимова движение поклонников спиритизма.

Исламу посвящена четвертая часть отчета. Здесь стоит отметить упоми­нание Снесаревым его первой поездки в Касимов, состоявшейся в 1928 году, когда он застал быт старой татарской деревни, еще не испытавшей коллекти­визации, массового исхода и выселения местных зажиточных татар. Снесарев хорошо знаком с особенностями истории касимовских татар, их былой при­верженностью к торговле, отходничеству, раннему (по сравнению с другими группами татар) взаимодействию с русскими. Отмечая характерные для ка­симовских татар ассимиляционные процессы и секуляризацию (в том числе упоминая о репрессиях по отношению активной религиозной прослойки в ходе коллективизации), он указывает и на все еще стойкое бытование похо­ронных обрядов, стремление татар сохранить сакральные места (кладбища) в их этноконфессиональной целостности, а также - на заметную отчужден­ность старшего поколения татар от русских. Видно и его недоверие к «офици­альным» сведениям, предоставляемым информантами, желание перепрове­рить и расширить полевой материал, определенный барьер, невозможность полностью проникнуть в мир пусть и разоренной, но настороженной деревни. Это особенно проявляется именно в «мусульманской» части отчета. К при­меру, Снесареву так и не удалось полностью выявить деятельность местных мулл закрытых мечетей (здесь необходимо пояснить, что активно обсуждае­мый в отчете возможный процесс возобновления мечетей в Касимове и татар­ских деревнях района так и не состоялся).

На наш взгляд, отчет не отражает полной картины жизни татарского на­селения ввиду статуса Снесарева среди местных жителей как человека «при­сланного из Москвы». Это проявляется в сведениях, когда Снесарев передаёт положение дел со слов информантов, не видя и не фиксируя многое из обря­довой сферы, которая для него была в значительной мере скрыта. Остается только догадываться, какие из полученных сведений, приведенных в отчете, имели место быть, а какие - лишь попытка информантов оградить себя от вмешательства государства, обезопасить и т. д.

Не стоит упускать из внимания и постулируемые в отчете взгляды са­мого Г.П. Снесарева в отношении религии, во многом обусловленные эпохой активного построения нового общества, в котором не было место для такого явления, как религия.

В целом через весь отчет, несмотря на его бодрый тон, проявляется тра­гедия русской и татарской деревни, прошедшей коллективизацию и вступив­шей в полосу новых испытаний времен войны.

Вывод: Интерес крупных русских ученых-востоковедов к Касимову и касимовским татарам, их поездки, сбор и анализ материала - давняя тра­диция. Среди наиболее известных публикаций - работы Б.А. Куфтина [6], Е.Д. Поливанова [7], В.А. Гордлевского [8]. Духовная и материальная куль­тура касимовских татар, их многовековая жизнь среди русского населения, город среди мещерских лесов, наполненный памятниками мусульманской и православной старины, неизменно интересовали ученых. Отчет Г.П. Снесарева при всех его прикладных задачах - в череде этих работ.

Кроме того, источник фиксирует бытование ислама у одной из групп та­тар после завершения наиболее активной фазы антирелигиозной кампании и перед утверждением института уполномоченных Совета по делам религиозных культов, в чью компетенцию начали входить именно мусульмане. Отчет Снеса- рева, посвященный локальным сведениям, тем не менее позволяет увидеть мно­гие универсальные тенденции повседневной религиозности в СССР 1940-х гг.

Данная публикация полностью включает в себя раздел отчета, посвящен­ный исламу, а также фрагменты о жизни татар-мусульман Касимовского рай­она из других частей источника. Авторская орфография документа сохранена.

Отчет о командировке в Касимовский район Рязанской области с целью ознакомления с религиозными настроениями населения и деятельностью религиозных организаций

В Касимовском районе Рязанской области население по своему верои­споведанию распадается на две основные группы: православных и мусульман. В некоторых местах района довольно много сектантства и старообрядцев.

Православие и прежде и теперь стоит на первом месте по количеству ве­рующих. В самом Касимове, сравнительно небольшом городке (16. 000 жите­лей - дореволюционные цифры), имелось в прошлом 13 церквей и 1 женский Казанский монастырь. О количестве церквей по уезду можно судить лишь по цифрам сельских приходов, которых насчитывалось до 50-ти.

Мечетей в городе было две. Данных по количеству мечетей по уезду нет, но о нем можно судить хотя бы потому, что в четырех больших татарских деревнях (Торбаево, Болотце, Подлипки и Царицыно), расположенных одна от другой в среднем на расстоянии трех километров, в каждой имелось по ме­чети. Всего насчитывалось в прошлом 27 татарских селений.

Ислам в Касимовском царстве, образованном в XIV веке в качестве бу­ферного государства против Казанского ханства, и позднее в Касимовском уезде, не подвергался такому притеснению, как это было в других мусульман­ских районах царской России. Миссионеры в Касимовском уезде не развива­ли такой бурной деятельности, как например, на Поволжье. Очевидно с этим, а также с длительным мирным соседством с православным населением, мож­но объяснить отсутствие среди касимовских татар в прошлом резкого мусуль­манского фанатизма. Это сказывается и в наши дни - татарское население и ранее (отмечалось во время моего пребывания здесь в 1928 году) и теперь сравнительно равнодушно относится к вопросам ислама.

На тему последних событий (избрание патриарха и др.) среди верую­щих идут весьма оживленные толки, самого разнообразного характера. Не­которые из них достигают крайнего предела нелепости. Одним из обычных мотивов подобных толков является, по словам тов. Лобзоевой, утверждение, что «как только священство взялось за дело, сразу на фронтах начались наши победы». Много, конечно, разговоров и о «нажиме» со стороны союзников. Очень резко реагируют на последние церковные события сектанты, о чем речь будет ниже. Характерные вопросы задаются музейным сотрудником, работающим в помещении бывшей мечети: «Разве наш музей не закрывается? Ведь церкви снова начинают действовать» и т. д. Встречаются, по словам тов. Жу­ковской, и нелепые утверждения, что руководители партии вернулись к вере в бога. Агитаторам задается много вопросов о связи с приемом духовенства тов. Сталиным, избранием патриарха, созданием синода. Среди татарского насе­ления, как отмечает педагог Шолохова, заметно было большое недоумение: «Как же так, говорили женщины, привыкли - бога нет, бога нет, а тут сразу и духовенство стали принимать в Кремле». Верующие старушки, по словам Шолоховой, торжествуют. «Сознались, наконец, что бог есть; как началась война, так к богу и вернулись». Недоумение перед последними церковными событиями характерно для многих слоев населения и есть основание предпо­лагать, что разъяснительная работа здесь стоит не на должной высоте. «Мы сами ничего не понимаем в том, что происходит», сознались педагоги Болот- цинской школы, «как же нам отвечать на вопросы, которые задают».

***

Ислам имеет в районе значительно меньший удельный вес и среди та­тарского населения не чувствуется даже того относительного оживления, ко­торое можно заметить в среде православных верующих. В районе нет ни од­ной действующей мечети [подчеркнуто авт.] и мне не встречались указания на то, что мусульмане собираются нелегально в частных домах. Мало того, даже о разговорах по поводу открытия мечети по примеру православных церквей свидетельств чрезвычайно мало. Правда, о подобном равнодушии татар к во­просам культа слышишь главным образом от работников районного центра, которые имеют довольно смутные представления о религиозной жизни на ме­стах. Те лица, которые стоят ближе к населению говорят об ином. Так пред­седатель Торбаевского сельсовета тов. Буйрашева утверждает, что если будет дано разрешение открыть мечеть, верующие с радостью пойдут на встречу, от­ремонтируют и оборудуют её, выделят хлеб с трудодней и т. д. Она и верующая Найма Муратова отмечают, что среди татар начались разговоры об открытии мечетей, «хотя бы одной на четыре деревни сельсовета», сейчас же после от­крытия Никольской церкви в Касимове. О том, что поговаривают об откры­тии мечетей я слышал и от колхозницы Сарвар Ушаковой и от секретаря пар­тийной организации тов. Токкузиной и от других лиц. Правда нельзя сказать, что подобные разговоры происходят открыто и затрагивают значительную группу населения. Все лица, с которыми приходилось беседовать, сходятся на том, что здесь инициатива исходит исключительно от стариков и старух.

От ряда лиц я слышал, что верующие мусульмане часто задают следую­щий вопрос: «Если откроются мечети, то кто же будет их посещать»? [подчер­кнуто авт.] Вопрос на первый взгляд может показаться странным, если принять во внимание, что мечеть в религиозной жизни мусульман всегда играла огром­ную роль. Но специфические особенности ислама объясняют в чем тут дело.

Прежде всего, согласно шариату женщина не имеет права посещать ме­четь, она всегда молилась дома. Попытки выяснить, не существовали ли за последние десятилетия отклонения от этого правила («прогрессистские» вли­яния) дали отрицательный ответ. Сейчас, когда основное население деревень женщины и молодежь мечеть действительно может оказаться пустующей. Правда есть намеки на то, что в кругах верующих (свидетельство Наймы Му­ратовой) происходят весьма любопытные дискуссии по этому вопросу и по­дыскиваются оправдания разрешению женщинам посещать мечеть. Это уже обо многом говорит. Некоторые лица даже откопали в коране место, где ска­зано, что могут быть в истории мусульманской общины такие времена, когда в зависимости от обстоятельств женщинам может быть разрешен свободный доступ в мечети.

Многое объясняет и то обстоятельство, что среди касимовских татар, и это единогласно подтверждают многие лица, религиозные традиции под­держивались именно женщинами, а не мужчинами: широко развитое среди касимовских татар отходничество (содержатели буфетов, официанты и т. д.), долговременное пребывание мужчин среди русского населения наложило в прошлом известный отпечаток на религиозные настроения мужской части населения. Еще во время выезда в Касимовском районе в 1928 году мне бро­силось в глаза сравнительное равнодушие к вопросам религии. Уже тогда ме­четь в Касимовском районе не имела такого значения, какое она имела где- нибудь в Средней Азии и других местах.

Далее - 1929 и 1930 гг. - года коллективизации - связаны с известной убылью татарского населения, так как значительная прослойка среди татар была раскулачена (процент зажиточных и связанных с торговлей, буфетами, ресторанами ранее был очень велик); многие татары сами ликвидировали свои хозяйства и переселились, что было подготовлено их исконной склон­ностью ко всяким отхожим промыслам. По-видимому, значительно поредела имена та часть татарского населения, где религиозные традиции, хотя бы в форме «привычного ислама», были наиболее живучи.

Во всяком случае, по словам тов. Токкузиной в период, следующий за годами коллективизации, мечети уже пустовали. В эти то годы и происходило закрытие мечетей и использование их под хозяйственные и культурные на­добности (деревня Болотце - склад, Подлипки - склад, Торбаево - сельмаг, Царицыно - клуб¹). Даже старики, как говорит Токкузина, давали согласие на закрытие мечетей, прося лишь не снимать со шпилей куполов религиоз­ной эмблемы - полумесяца. От этих свидетельств отличается сообщение тов. Лобзоевой, которая отмечает, что «татары очень болезненно переживали за­крытие мечетей, а сейчас о них и не вспоминают».

Таким образом, можно с определенностью сказать, что если и идут раз­говоры об открытии мечетей, то инициатива исходит целиком от верующих стариков и старух. В связи с подобными разговорами перед председателем сельсовета тов. Буйрашевой встал вопрос как сельсовет должен реагировать на возможное ходатайство верующих. В частной беседе с тов. Буйрашевой я рекомендовал ей учесть все обстоятельства - численность верующих, их со­став, состояние зданий мечетей, а также и то, на мой взгляд серьезное обсто­ятельство, что, как говорит сама тов. Буйрашева, не исключена возможность нежелательных разговоров о том, что «вот русским разрешили открыть цер­ковь, а татарам не позволяют» и т. п.

Если мусульманский культ, связанный с посещением мечетей, в районе не дает себя знать, то это не означает, что среди верующих религиозная жизнь замерла совсем. Мое пребывание в татарских деревнях совпало с последней неделей уразы и я, живя в домах верующих, мог наблюдать, какими интере­сами живут они в эти столь важные для каждого мусульманина дни религиоз­ного календаря.

Ураза (пост) соблюдается главным образом стариками и старухами. Я не слышал ни об одном факте говения среди молодежи. И тов. Шолохова, и тов. Токкузина, и учителя Болотцинской школы, так же как и педагоги го­рода Касимова, утверждают, что учащиеся татары уразы не соблюдают. Са­мое большое, чем они отмечают праздничные дни это одежда понаряднее и разговорами о специальных кушаньях, которые по традиции приготовляются в дни праздников в каждом татарском доме. Молодежь постарше отмечает праздник приемом гостей, угощением, при этом как свидетельствуют очень многие лица, и парни и девушки-татарки много пьют вина и водки - явление, резко порицаемое исламом - за что подвергаются нападкам со стороны веру­ющих стариков и старух.

Тов. Шолохова отмечает, что если уразу взрослые и соблюдают, то при­писываемая в эти дни пятикратная [подчеркнуто авт.] молитва совершается не всеми говеющими. «Все время работаешь на полях, весь в грязи, а нечи­стым становиться на молитву все равно грешно», рассуждают колхозницы. Это уже специфическое для последнего времени отклонение от правил му­сульманской религии. Есть случаи, по словам той же Шолоховой, когда ве­рующая мусульманка по тем или иным обстоятельствам, не соблюдая уразы, нанимает за себя постороннего человека, оплачивая это мукой или другими продуктами.

В праздник Курбан-Байрам традиционное жертвоприношение не со­вершается верующими уже в течение 10-12 лет. Здесь, по словам тов. Буйра- шевой, сказалось запрещение этого обряда властями, строго проводимое все последние годы. Для последнего времени характерны рассуждения верующих по данному вопросу: «Животное важнее для моего хозяйства, чем для празд­ничного жертвоприношения». Лишь тов. Шолохова сообщила мне об единич­ном случае жертвоприношения - верующая старуха в прошлом году зарезала в Курбан-Байрам козу и мясо раздала бедным.

Запрет употреблять в пищу мясо свиньи соблюдается гораздо строже, хотя к молодежи опять-таки не относится. Свиней в татарских деревнях не разводят до сих пор. Объяснение по этому поводу тов. Токкузиной - «не уме­ют за ними ухаживать» - явно недостаточно. Несомненно, что старые рели­гиозные традиции дают о себе знать. Были отдельные попытки заняться этим видом животноводства; так секретарь сельсовета Токкузин завел свиней, но жена наотрез отказалась за ними ухаживать. В деревне Подлипки (сообщение Шолоховой) свиньи были у колхозников, эвакуированных из Смоленской области, но их приходилось держать взаперти, так как «ребятишки забрасы­вали их камнями». Тов. Шолоховой приходилось выдерживать целую войну со своими квартирными хозяйками-татарками, когда она в шутку пообещала купить свинины. «Меняй тогда квартиру», - заявила первая; «Держи тогда отдельную посуду», - решила вторая. Несколько лет тому назад, по словам старухи Дажадаевой, в Торбаево завели свинарник, но это дело не привелось, свиней продали и на деньги купили овец и коров.

Очень мало осталось от старых религиозных обрядов при свадьбах, ро­ждении и воспитании детей, похоронах и т. д. Браки по религиозным обыча­ям отрицаются почти всеми лицами. Лишь тов. тов. Буйрашева и Муратова говорят, что «никах (религиозное бракосочетание) производится чрезвычай­но редко и скрытно». По их словам, обычай давать калын (выкуп за невесту) прекратил свое существование со времен революции. Правда, как показали дальнейшие распросы, кое-какие следы этого обычая еще сохранились: не­веста представляет жениху своего рода смету, куда входят продукты на трех­дневное пиршество, платья и туфли, шали и т. д. Но сейчас, если жених не в состоянии всего этого выполнить, брак все равно совершается. Талак - развод по шариату - по словам старух вообще всегда был редким явлением у каси­мовских татар, так же, как и многоженство и ранние браки. Ничего, конечно, не осталось от обычая закрывать лицо, который у касимовских татар никогда не был особенно распространен. Все лица категорически отрицают наличие обряда сюннат (обрезание мальчика). Некоторые объясняют это тем, что нет специалистов для его совершения. Детям, по словам Токкузиной, дают ис­ключительно революционные имена (Ким, Роза и т. д.). но это утверждение при проверке оказалось тенденциозным - почти все ребята носят старые му­сульманские имена (Кимал, Рауза и т. д.).

Вера в магическую силу амулетов (местное название петеу) еще живет в сознании верующих. Носят петеу, по словам Шолоховой, главным образом грудные дети и дошкольники. Петеу делают сами матери детей или грамот­ные по-арабски старухи (хозяйка Шолоховой²). Весьма любопытно сообще­ние Найли Байбековой, комсорга, эвакуированной из Ленинграда студентки. По её словам среди татар петеу стали изготовлять особенно часто с началом войны. Когда она сама уезжала на оборонительные работы, её мать сделала петеу и надела на неё «на всякий случай».

Более чем в других обычаях ислам сохранился в похоронных обрядах. Кладбища, при отсутствии мечетей, по-видимому, сделались единственным и популярным местом культа. Деревья на кладбищах до сих пор почитаются как священные. Рубить их - грех. Когда в Подлипках еще до войны председатель колхоза разрешил снимать на дрова березы, растущие на кладбище, это встре­тило резкое недовольство верующих: «Что-нибудь случится». И болезнь это­го председателя верующие объяснили «божьим наказанием». В похоронных обрядах также имеется отступление от правил шариата - молодые женщины ходят на похороны. Тов. Токкузина объясняет это тем, что «мужчин нет, не­сти покойника некому». На кладбищах по покойнику читают коран специаль­ные лица, о которых речь будет ниже. Читают по покойнику и на дому умер­шего. По умершим детям тоже читают по желанию родителей. Похоронные принадлежности в деревнях имеются, и кафан (саван) и табут (носилки), но так как мечетей нет, то табут и стол для омовения покойника стоят обычно в пожарном сарае (ранее находились в овчарне). И сейчас еще ковер или пла­ток, которым покрывается покойник, отдают по старому обычаю мулле или лицу, его замещающему.

Очень труден для выяснения вопрос о том, каким образом организова­но окормляется религиозная жизнь верующих, существует ли лицо или груп­па лиц, руководящая мусульманским культом. Большинство официальных лиц отрицают, что подобные руководители имеются в районе. Тов. Буйраше- ва заявила, что если и открыть мечети, то служить будет некому - мулл нет. Но и она, и Муратова после дальнейшего уточнения вынуждены были согла­ситься, что служителей культа дает Касимов и называли даже имена бывше­го муллы, служащего сторожем на Касимовском кладбище, и еще двух-трех бывших служителей культа. В деревнях Подлипки и Торбаево живут бывшие азанчи - в Торбаево слепой Закир-мулла, в Подлипках Абдулла, которые хо­дят читать коран в дома верующих по приглашению. Хорошо грамотные по- арабски лица весьма скептически отзываются о них, говоря, что «читают они коран с ошибками». Но беседы с другими лицами, главным образом с верую­щими, позволяют догадываться, что какая-то организационная связь между мусульманами деревень имеется и, по-видимому, руководство осуществляет­ся касимовским муллой. Мне пришлось слышать разговоры среди верующих, что «кажется, касимовский мулла уже установил размер праздничного фитра до 15 рублей³. У нас его решили отдать слепому Закиру». Из тех же разгово­ров стало ясно, что кто-то хлопочет о возможности получить помещение для общей молитвы в день праздника Рамазан. «Мне предложили дать свою избу для праздничной службы, я не против», - рассказывала мне верующая Мириам Абузова. О том, что верующие мусульмане собираются снять помещение для общего богослужения, слышал я и из других источников (деревня Болот­це). По-видимому, между Касимовым и татарскими деревнями существует в этих вопросах постоянное общение. По словам Шолоховой, «жена бывшего муллы сейчас, в предпраздничные дни, ходит по деревням. Сама она из Под­липок, после с мужем уехала в Касимов». Более точных данных по этому во­просу получить не удалось. Тем более трудно составить себе представление о том - имеется ли какая-либо связь у касимовских мусульман с ЦДУМом⁴.

Особняком хочется отметить одно обстоятельство, которое всплывает при разговорах с верующими. Это - отношение их к молодежи. Вопрос вза­имоотношения русской и татарской молодежи, а также вопросы нравствен­ности - самые слабые струнки в психологии верующих мусульман. Пожалуй, больше, чем в других вопросах, здесь сохранилось влияние ислама. Верующие мусульмане, преимущественно люди пожилого возраста, как-то болезненно переживают то, что в среде молодежи стерлась национальная грань, которую во все времена так ревностно защищала мусульманская религия. Русская и та­тарская молодежь живет в одних и тех же деревнях, вместе работает, вместе отдыхает. Девушки-татарки поют русские частушки, гуляют с русскими пар­нями. Татары женятся на русских. Председатель колхоза т. Комаров приводил мне мнение двух татар - инвалидов Отечественной войны - собиравшихся жениться на русских девушках. По их словам, «русские лучше приспособлены к работе. Русская женщина - лучшая помощница мужчины». Между прочим, мать одного из них резко протестует против предполагаемого брака. Такое же недовольство я подмечал и в высказываниях ряда верующих. Тов. Комаров говорит, что «верующие татары с некоторым пренебрежением относятся к русским». В этом - остаток старых мусульманских традиций. «Все смешалось, превратилось в кашу - и русские, и татары. Как можно это допускать, ведь у русских свой закон, у татар - свой», - рассуждает Мириам Абузова, еще не ста­рая верующая колхозница. Шолохова из Подлипок говорила мне, что верую­щие татары решительно отказываются хоронить русских на своем кладбище, и покойника приходится увозить в другие деревни. «Пятимесячного ребенка еще кое-как с края похоронили; ему сделали скидку: некрещенный - безгреш­ный». Она же говорила, что верующие ругались, когда русские, работавшие тут же на поле, пошли взглянуть на мусульманские похороны («оскверняют»).

По ее же словам, «старухи очень осуждают тех татарок, которые вышли замуж за русских. Знаю одну женщину, она очень беспокоится, что дочь ее живет сре­ди русских - как бы не вышла замуж». Интересно, что подобное противопо­ставление верующие проводят и в вопросах религии. По словам Токкузиной, она слышала от грамотных лиц рассуждения о том, что «мы вспоминаем Му­хаммеда, потому что он был историческое лицо, а у русских Христос никогда не существовал». И еще до 1929 года, как говорит Токкузина, с удивлением смотрели, когда русская и татарская молодежь пела и танцевала вместе. Сей­час это стало обычным явлением, к этому привыкли, и только в сознании ве­рующих старые традиции сохраняются в виде подобного пережитка.

Все источники отмечают, что татарская молодежь совершенно равно­душна к вопросам религии. Я бы сказал, что в этом она опередила молодежь русскую. И это становится понятно, если вспомнить одну специфическую сто­рону мусульманской религии. Не только догматика, но и обрядность исла­ма целиком связана с кораном. Богослужение в мечети, ежедневный намаз, праздники, свадебные и похоронные обряды - все это основано на знании ко­рана, на умении его читать. [подчеркнуто авт.] Фактически тому, кто не знает аятов (молитв) на арабском языке в мечети делать нечего, так как в противо­положность православию мусульманин на родном языке молиться не может. Что остается мусульманину без корана? Чисто внешнее соблюдение обрядов, без понимания их смысла. Переводы корана на другие языки строго запреще­ны исламом.

В вопросах преодоления ислама огромную роль играет фактор времени: с каждым годом уменьшается число лиц, владеющих языком корана, знаю­щих молитвы, предания и т. д. Растет молодежь, чуждая всему этому. Если в православной церкви с ее пышной обрядностью мальчик или девочка еще с интересом смотрит на иконы, свечи, убранство церкви, облачения, то в ме­чети, где нет ничего подобного, даже внешнее любопытство не может быть удовлетворено. И если среди «мусульманской» молодежи еще живут какие- то религиозные традиции, то они целиком поддерживаются устными настав­лениями, рассказами и т. д. А им наша школа противопоставляет писанное мировоззрение, крепко остающееся в головах детей. Становятся понятными те недоуменные вопросы, которые слышны в татарской среде: «как мы будем ходить в мечеть, если не умеем молиться? Кто будет нами руководить во вре­мя богослужения?» и т. д.

Самостоятельный труд нашей работницы, колхозницы, сознание того, что она является хозяйкой свой судьбы, что она надеяться может только на свои силы, а не какого-то «небесного кормильца», играет огромную роль в процессе отхода от религиозных традиций и особенно характерны для усло­вий военного времени. «От бога отвыкли», - приводила мне тов. Королева слова многих колхозниц. Она же рассказывает, что колхозницы не ездят в ка­симовскую церковь. «Молись, где хочешь и когда хочешь, а днем нам не до этого, днем мы работаем», - говорят они. Эти настроения особенно характер­ны для населения тех деревень, тех колхозов, где работа построена крепко, люди сработались, результаты труда богатые. В зажиточном колхозе деревни Дмитриево, по словам тов. Головановой, никогда не наблюдалось случаев са­мовольного ухода с работы в дни праздников. То же отмечает председатель богатого колхоза тов. Кленов. «Мы на своем труде сами преобразились», го­ворят колхозницы татарской деревни Торбаево (сообщение Токкузиной).

Этот процесс отхода женщин от старых традиций тем резче, чем больше разница между нынешнем производительным трудом и прежней жизнью за спиной мужа, отца, брата. В первую очередь этот относится к женщине татар­ке. По всем полученным данным татарке пришлось испытать в этом отноше­нии большой перелом. Даже в довоенные годы, уж не говоря о времени, пред­шествовавшем коллективизации, татарка принимала весьма слабое участие в полевых работах. На этом единогласно сходятся все источники. Председатель колхоза тов. Комаров говорит, что до войны в татарских деревнях приглаша­ли лиц со стороны на полевые работы, женщин татарок в полях было мало, а теперь бывшие домашние хозяйки удивляются, «как это мы сами управля­емся, без посторонней помощи». Правда есть еще трудность; тов. Комаров говорит о том, что ручные работы (молотьба цепом, косьба) еще с трудом да­ется женщине татарке. Но лиц, овладевающих техникой сельского хозяйства, среди них становится все больше. И все чаще, по словам Шолоховой, слыш­но от колхозниц татарок слова: «Молиться? А кто за меня работать будет!». Полушутя, полусерьезно, колхозница Сарвар Ушакова задает мне вопрос: «Ну, откроют мечеть. Скажут, идите. А как мы молиться то будем - все по­забыли». Некоторые рассуждения татарок колхозниц, откликающихся на последние церковные события, весьма любопытны: «Разве Сталин нас будет заставлять ходить в мечети. Мы стали сознательнее. Разве ты пойдешь в ме­четь или поведешь своего ребенка?» (Сообщение Токкузиной). Старуха Заби- да Дажадаева 70-ти лет говорит: «Вот я с 1917 года лишилась мужа. Осталась с кучей детей. Как я могла молиться, справлять религиозные обряды, когда в моих мыслях была лишь работа, работа не покладая рук». Кстати Дажадаева в прошлом один из организаторов колхоза, агитаторша-активистка. Когда я уходил из деревни Торбаево в Касимов, мне встретилась одна пожилая кол­хозница. Цель моего приезда она знала и спросила о результатах работы. За­тем молча протянула вперед свои руки, показала. «Вот видишь? Вот это - наш бог. Так и скажи в Москве Сталину».

Вопросами изучения религиозных настроений и деятельности религиоз­ных организаций в районе никто не занимается и интереса к ним со стороны местных организаций не чувствуется. Районный Совет СВБ⁵ давно уже прекра­тил свое существование. Низовых ячеек нет. Бывший председатель Райсовета СВБ тов. Мартишкин от антирелигиозной работы отошел совершенно. Из ста­рых активисток мне назвали в Райкоме только товарищей Шустову и Левинец - педагогов-химиков, в свое время выступавших с антирелигиозными лекциями. В настоящее время доклады по тематике ЦС СВБ не читаются. Но вопросы, за­трагиваемые ею, включаются в ряд тем отдела Пропаганды Райкома. Так, на­пример, вопросы свободы совести входят в тему «Конституция СССР» и т. д. Тематика докладов ЦС передана в отдел Пропаганды Райкома, откуда должен в скором времени поступить запрос о высылке методразработок. Среди лек­ций, намеченных РАЙОНО, имеются на естественнонаучные темы. Например «Происхождение вселенной», «Происхождение человека», «Теория Дарвина».

Мною дана консультация о характере необходимой работы работникам Отдела Пропаганды Райкома, ГОРОНО, краеведческого музея; кроме того во время выездов в сельсоветы проведена беседа с работниками сельсоветов, колхозов и педагогами школ.

В силу того, что в районе, а по-видимому, и в области, нет никого, кто бы мог организовать работу по изучению религиозных настроений среди населе­ния и у кого бы мог концентрироваться собираемый материал, я рекомендо­вал работникам Отдела Пропаганды Райкома непосредственно сноситься по этим вопросам с Центральным Советом СВБ. Одновременно, для того, чтобы наша связь с районом не порвалась, и можно было быть постоянно в курсе событий, интересующих ЦС СВБ, мною был сделан опыт по созданию сети корреспондентов, пока довольно ограниченной; с рядом лиц проведены ин­дивидуальные разъяснительные беседы о задачах данной работы, взяты и оставлены адреса. В число данных лиц входят главным образом педагоги и работники сельсоветов и колхозов:

1. Шолохова - педагог школы, деревня Подлипки.
2. Жуковская - педагог школы деревни Болотце.
3. Голованова -»«-
4. Грибкова -»«-
5. Кленов - председатель колхоза, деревня Василево Первинского сель­совета, старый краевед.
6. Тумаков - директор краеведческого музея.