Центральноазиатские элементы в записках путешествия Салляма (IX–XVI вв.)

Введение

В первые века мусульманского летосчисления отмечается фиксирование космологической традиции населения Ближнего и Среднего Востока. Ее основным пластом выступает топографический и этноконфессиональний обзор городов и областей, признавших верховенство Аббасидского халифа – главы мусульманской общины и формального вершителя дел верующих в 750–1258 гг. К этой традиции прибавляются известия о восточных землях и народах за пределами влияния ислама. Кроме того, арабоязычные чиновники и ученые, доставляя географические данные путешественникам и ответственным за налогообложение лицам, в сочинениях жанра «пути и страны» все чаще совмещали прикладные знания с научными и литературными элементами: толковали этимологию названий важных городов, описывали историю завоевания арабов и их управления в округах «обители ислама» (дар аль-ислам), цитировали строки арабской поэзии с упоминанием наместников халифа. Более того, эрудиты, странствовавшие по Азии и Африке, в своих энциклопедиях и путевых записках описывали естественные условия далеких от халифского двора регионов и быт их обитателей.

Начиная с Ибн Хордадбеха (820/25‒911) [1, с. 162–170] мусульманские географы зачастую упоминают путешествие Салляма, превращая его в один из наиболее популярных экскурсов, вышедших за условную схему жанра «аль-масалик ва-ль-мамалик». Причина поездки излагается следующим образом. Аббасид аль-Васик (842–847) во сне увидел, что оборонительные сооружения, которыми Александр Македонский отделил землю Йаджудж и Маджудж¹ от остальных частей мира, развалились. Любознательный халиф доверил переводчику Салляму посетить эту пограничную стену и доставить сведения о ней. Посланник, отправившись из Самарры в сопровождении 50 юношей, посетив Тифлис, прибыв к хазарам, увидел исполинские военные укрепления и выколол обломок железа из трещины крепостных ворот. Совершив за 28 месяцев экскурсию по северо-восточным окраинам Аббасидского халифата, он с 14 оставшимися здоровыми спутниками вернулся к халифскому двору, доставил аль-Васику кусок железа и путевые записки. Стена, ограждающая Йаджудж и Маджудж, напоминает каспийский гарнизон аль-Баб-ва-ль-абваб (Дербент), где путешественники из страны хазар и из аланов оформляли пропуск для входа в Сасанидский Иран [1, с. 162–170, 173]; [2, с. 595–600]; [3, с. 362].

Маршрут путешествия Салляма и сведения, которые он получил в пути, требуют углубленного исследования. Все больше ученых признают, что в мифологических эпизодах описания путешествия встречается зерно истины – знание мусульман о сопредельных странах. Предлагая для восстановления схемы поездки наиболее релевантные местности, ученые редко учитывают хронологическую шкалу составления путевых записок. Так, в версии Ибн Хордадбеха встречаются малики (государи) Хорасана (Восточный Иран и Среднеазиатское Междуречье в VIII–IX вв.) «Л.б» и «Т.баН.В.Й.н». По мнению европейских востоковедов Маркварта и Де Гуе, ономастика содержит общие согласные с топонимами «Лобнор» и «Турфан» соответственно [4, с. 194]; [1, с. 164]. Однако «Турфан», которым называется город на стыке торговых путей по северному и южному предгорьям восточной оконечности Тянь-Шаня, был зафиксирован в китайской официальной хронике не раньше династии Мин (1368–1644), когда вышли из употребления Чэши, Гаочан, Сичжоу, Идикут-Шахри и Кара-Ходже [5, с. 77, 98]. Кроме того, титул «нуйан» вошел в персидский язык лишь в связи с походами Чингизидов, что вряд ли услышал собственно Ибн Хордадбех [6, с. 526]. Следует и сопоставить данные из арабоязычных путевых записок с сообщением китайских путешественников. И.Ю. Крачковский в своей основополагающей монографии «Арабская географическая литература» делает вывод, что, по преданию, Александр построил укрепления в Центральной Азии, однако мусульманские авторы относят событие к Кавказу [7, с. 137–141]. Немецкий географ Р. Хенниг, идентифицируя оборонительные сооружения с Великой Китайской стеной, считает восточным концом экскурсии Салляма столицу Танского Китая Чанъань (ныне Сиань) [4, с. 193]. Но китайские письменные памятники не были использованы в процессе изучения его итинерария.

Данное исследование посвящено изучению топонимов Центральной Азии и обычаев ее населения, которые нашли свое отражение в путешествии переводчика. Актуальность анализа художественного текста определяется необходимостью адекватного понимания истории межкультурных взаимодействий народов Евразийской степи. Теоретическое значение исследования кроется в возможности показать взаимосвязанность известий о географическом положении и культурной традиции народов Внутренней Азии в арабских и китайских источниках. Научная новизна статьи обусловлена привлечением к рассмотрению обстановки конкретных регионов Востока как арабоязычных путевых записок, так и исторических и географических сочинений китайских ученых.

Методы и материалы

Мусульманские ученые разных периодов времени расходятся в передаче сюжетов путешествия. Следовательно, первостепенная задача состоит в периодизации формирования рассказа в соответствии с появлением у конкретных авторов тех или иных деталей. К исследованию цепочки их передачи применяются историко-сравнительный и проблемно-хронологический методы. В следующих частях рассматриваются три мифологических фрагмента из путевых записок Салляма. К их интерпретации применяется историко-этнологический метод.

Среди уцелевших текстов первоначальный вариант рассказа переводчика вернее всего отражает версия аль-Мукаддаси. Сюжеты, сообщаемые им, намного проще остальных вариантов: в путевых записках описывались железные укрепления, среди городов Среднеазиатского Междуречья был упомянут один Самарканд [3, с. 363–365]. Его сообщение признается убедительным и в XIII– XIV вв., так как и Йакут (1179–1229), и Абу-ль-Фида’ (1273–1331) заимствуют именно эту канву путешествия [8, с. 53–58]; [9, с. 125]; [7, с. 334–336, 388]. При этом Йакут разъясняет, что, поскольку расхождение в текстах не позволило ему восстановить первоначальную редакцию, он дословно привел в своем сочинении прочитанные им выдержки [8, с. 58].

Дошедшие до нас сочинения Ибн Хордадбеха и Ибн-аль-Факыха (IX– X вв.) представляют собой обогащение путешествия Салляма упоминанием топонимов Евразии. Очерчивается схема ухода из столицы, т.е. Самарра – Тифлис – Сарир – Алания – Филян (Гилян) – Хазария – Зловонные черноземные болота – Опустошенные города – оплоты на отроге горы, на которой возведены сооружения – А.Й.К.н – Железные ворота, маршрут возвращения: Л.б – Т.баН.В.Й.н – Самарканд – Исфиджаб – река Балх (Амударья) – Шурусана (Истаравшан) – Бухара – Термез – Нишапур – Рей (юг Тегерана) – Самарра [2, с. 596–600]; [1, с. 162–170]. Очевидно, что топоним Т.баН.В.Й.н содержит лексический признак, противоречащий этнографической картине Центральной Азии в IX–X вв. Это, скорее всего, объясняется интерполяцией переписчиков. Де Гуе передает, что на полях одной страницы из основного списка «аль-Масалик валь-мамалик» наблюдается заметка о событии, имевшем место около 540 г. х. (1145/46 г. н.э.), а краткая редакция, которую он использовал для сличения, была переписана в 630 г. х. (1232/33 г. н.э.) [1, c. xiii, xv, xviii]. На страницах рукописи мешхедской библиотеки, содержащей в себе произведение Ибн-альФакыха «Китаб аль-Бульдан» (Книга стран), наблюдается печать, дающая основание установить, что владелец рукописи передал личную библиотеку в благотворительных целях в 1067 г. х. (1656/57 г. н.э.) [10, с. 22–24]. Сведения о городе А.Й.К.н отсутствует лишь в краткой редакции Ибн Хордадбеха, между тем государи «Л.б» и «Т.баН.В.Й.н» упоминаются во всех трех версиях [1, с. 164, 169]. Следовательно, данный маршрут путешествия зафиксировался за XIII–XVI вв.

Абу Хамид аль-Гарнаты (1080–1170) подчеркивает, что сооружения против Йаджудж и Маджудж находятся на Большом Кавказском хребте и западном побережье Каспийского моря [11, с. 88–89]; [7, с. 299–300]. Он приписывает Салляму эпизоды о русалке и Овечьем острове, которые дошли до нас в связи с тем, что Закарийа Казвини (1203–1283) и Сирадж-ад-дин Ибн-аль-Варди (конец XIV – первая половина XV в.) его процитировали [12, с. 123]; [13, с. 239, 243]. У Абу ‘Абдаллаха аль-Идриси (1100–1165) и ан-Нувайри (вторая половина XIII – первая половина XIV в.) представляется иная очередность объектов, которые Саллям и его спутники посетили: Самарра – Тифлис – Сарир – Филян (Гилян) – Басджирт (Башкирия/Башкортостан) – Зловонные черноземные болота – Опустошенные города – Азкиш (одно из тюркских племен, поклонявшихся огню) – Железная стена с оплотами – Лахман/Бахтан – Гурйан – Барсахан/Нушаджан[-ль-а‘ля] – Тараз – Самарканд – Нишапур – Рей – Самарра [14, с. 847, 850, 935–938]; [1, с. 29, 169]; [15, с. 347–350]. Следовательно, детали маршрута путешествия Салляма появились за XI – XIII вв.

Корпус релевантных источников на китайском языке составляют исторические и географические сочинения. В первую группу входят официальный свод биографий выдающихся политических деятелей Танского Китая «Цзю Тан шу» (Старая история династии Тан) и летопись назидательного характера «Цзы чжи тун цзянь» (Всеобщее зерцало, управлению помогающее), которые вышли из-под пера Лю Сюя (X в.) и Сыма Гуана (XI в.) соответственно. Документом второй категории можно назвать комментарии к более древнему гидрографическому сочинению «Шуйцзин» (Классика рек), добавленные путешественником V–VI вв. Ли Даоюанем. Помимо этого, монах Сюань-цзан за 629–645 гг. в целях изучения буддизма совершил путешествие на Индийский субконтинент, а его сведения отразились в «Да Тан Сиюй цзи» (Записках о Западных странах [эпохи] Великой Тан). В 813 г. глава центральных административных ведомств Танского Китая Ли Цзифу завершил географический свод «Иллюстрированное описание областей и уездов [периода] Юань-хэ», в котором прослеживаются территориально-административные обстоятельства и данные оборонительных сил большинства городов и областей, находившихся в 639 г. в зоне влияния китайского императора.

«Опустошенные города»

К изучению одного отрывка, присутствующего в трех повествовательных линиях итинерария Салляма, применяются китайские путевые записки VI– VII вв. Ярчайшим доказательством того, что географы-мусульмане могли унаследовать мировоззрение древнего населения Внутренней Азии, служит мотив «Опустошенные города». Сюань-цзан в разделе о стране Цюйчжи (ныне Куча в КНР) объясняет заброшенность одного города в ее восточной части тем, что ее царь «вступил в союз с туцзюэсцами (тюрками) и [с их помощью] уничтожил население города, предав казни и молодых, и старых, никого в живых не оставил» (пер. Н.В Александровой). Недовольство царя Цюйчжи вызвала непокорность населения – потомков дракона [16, с. 21]; [17, с. 36–37]. Арабоязычные авторы единодушно передают, что некоторые города обратили в руины нападавшие кочевники, несмотря на то что они по-разному информируют о протяженности этих развалин (от двадцати до тридцати переходов). Версию Ибн Хордадбеха переводит советский и азербайджанский историк-арабист Н.М. Велиханова следующим образом [18, с. 130]; [3, с. 363]; [1, с. 163]:

«Затем мы пришли к городам, [лежавшим] в развалинах, и шли по этим местам еще 20 дней. Мы спросили о причине такого состояния городов, и нас оповестили, что это города, в которые [когда-то] проникли йаджудж и маджудж и разрушили их».

Разумеется, что кочевники Евразийской степи зачастую совершали набеги на Западный край Китая. Однако основные предпосылки для сохранения городищ создает сухой климат.

Аридный климат Внутренней Азии, в частности ветровая эрозия соляных пород, формирует лес ярдангов. Скорее всего, именно такой ландшафт производит впечатление, будто среди развалин домов когда-то царило оживление. К примеру, Ли Даоюань описывает следы выветривания на камнях, расположенных на берегу моря Пучан (досл. Процветание тростников, ныне оз. Лобнор) [19, с. 50b–51b]:

Река Дуньхуан [...] течет на восток до озера Ю – то, что в «Цзин» (Классике) называется «море Пучан», вода которого расположена к северо-востоку от Шаньшаня (ныне уезд Чарклык), к юго-западу от Драконьего города. Драконий город – развалины бывшего Цзянлая, одной из больших стран северо-западных иноплеменников. Когда море Пучан разлилось, вода затопила и разрушила страну. Уцелело ее основание, а оно остается крайне обширным: если ты отправляешься от западных ворот утром, дойдешь до восточных ворот вечером. Вода омывает берега и скалы, которые под действием размывания потока и выдувания ветра проявляют некие черты формы дракона, ставшего лицом к западу, к морю: по этой причине город именуется Драконьим. Земля простирается на тысячу ли (китайская мера длины, 1 ли равняется 576 м), полностью занята солончаком, стойка и тверда. Коли проходит путешественник, для отдыха ему следует расстилать под всеми животными и имуществом войлок и лежать на нем. Если он копает землю вниз, то находит громады соли, прямоугольная форма которых напоминает крупные персики и которые складываются одна над другой. Зачастую туман поднимается, облака плывут, а звезда и солнце редко появляются. Птиц мало, дьяволов и чудовищ много. [Город] на западе граничит с Шаньшанем, на востоке соседствует с «Тремя песками» (Саньша, песчаные гряды между Дуньхуаном и Лобнором, ныне пески Кумтаг), служит северной преградой моря. Следовательно, море Пучан известно и как «Соляное озеро» (Яньцзэ).

Пласты соляных пород по их начертанию имеют больше сходства с «подушками» (чжэнь, китай. иероглиф 枕), чем с «персиками» (тао, китай. иероглиф 桃): переписчик заменил иероглиф в оригинале вариантом с похожим написанием. Учитывая, что цитируемая эдиция «Шуйцзин чжу» (Классики рек с комментариями) была издана в серии книг «Сыку цюаньшу» (Полное собрание книг по четырем разделам), компилированная по инициативе императора Хунли (1735– 1796), и что в Средние века китайцам запрещалось употреблять омонимы иероглифов, используемых в именах императоров, а отец Хунли носил имя Иньчжэнь (1722–1735), можно установить, что переписчик исказил оригинальное словоупотребление Ли Даоюаня. Наряду с этим путешественник и венецианский купец второй половины XIII – первой половины XIV в. Марко Поло особо предупреждает о губительной опасности обманчивого здесь ландшафта: в пустыне к западу от города «Лоп» прохожий может быть увлечен воем ветра к исканию источника воя, принимая это за шум жителей, что фактически вводит его в заблуждение и оставляет его без вести спутников и без снабжения [20, с. 197].

Топонимы А.Й.К.н. и Т.ба

Два топонима в версии Ибн Хордадбеха и Ибн-аль-Факыха имеют альтернативы для уточнения их орфографии. Европейские востоковеды считают А.Й.К.н ошибочным транскрибированием Иу (ныне Хами) – городка во впадине, находящейся к югу от хребта Баркельтаг и к северо-востоку от горной цепи Куруктаг, а первая часть «Т.баН.В.Й.на» – разночтением Турфана [4, с. 194]; [1, с. 164]. Их интерпретация о А.Й.К.н объяснима с учетом того, что Иу появился в официальной хронике «Хань шу» (История династии Хань), но Турфан в качестве топонима утвердился намного позже. Более убедительные этнонимы предлагает эрудит X в. аль-Мас‘уди в сочинении «ат-Танбих ва-ль-ашраф» (Примечание и знатность). В начале абзаца, посвященного Амударье, он перечисляет этнические общности «тюрков» вблизи Памира следующими предложениями: «этот рибат² является пограничным округом с тюркскими племенами, носящими названия Аухан (Вахан), Туббат (Тибет), Иган Хадар (оседлый Иган) и Б.Д.В (возможно связанно с Гурбандом – гористой областью на четыре перехода к северу от Кабула) [21, с. 254]. Река там известна именно по этнониму Иган, в нее впадают многочисленные притоки так, что на нее наступает паводок» [22, с. 56].

Составитель маршрута возвращения Салляма под владением Т.бы подразумевал так называемый «коридор Хэси» – проход между предгорьями горной системы Наньшань на юге, пустыней Алашань и нагорьем Бэйшань на севере и транспортную магистраль, соединяющую внутреннюю часть Китая с Западным краем, так как эта сухопутная трасса во второй половине VIII в. перешла к тибетцам. Т.ба (Тибет) здесь представляет политическую единицу со столицей в Лхасе. Ее выходцы, воспользовавшись ослаблением центральной власти вследствие восстания Ань Лушаня в 755–763 гг., за последующие полвека отвоевали большинство городов Хэси (о его локации и военных гарнизонах в нем см. рисунок 1). Ход борьбы пограничных контингентов Танского двора с тибетцами за контроль над двумя округами Западного края Бэйтин (оазис между горным хребтом Богдо-Ула и Джунгарской впадиной с центром в местности между современными г. Урумчи и уездом Цитай) и Аньси (Таримская котловина с резиденцией наместника после 658 г. в Куче) излагается в «Старой истории династии Тан», фрагмент которой, если сослаться на перевод российского и советского востоковеда А.Г. Малявкина, можно описать следующим образом [23, с. 85a]; [24, с. 43–44]:

«В 1-м году эры правления Шан-юань (20/V 760–9/II 761) большинство военных гарнизонов в Хэси захватили тибетцы. Только два военных гарнизона, опираясь на помощь шато и уйгуров, защищали старые командующие: Ли Юаньчжун – Бэйтин, Го Синь – Аньси. Тибетцы долго атаковали, но [гарнизоны] взять не смогли. В 1-м году эры правления Цзянь-чжун (11/II 780–28/I 781) [Ли] Юаньчжун и [Го] Синь отправили послов окольным путем с докладом о положении дел. Император Дэ-цзун одобрил их действия и назначил [Ли] Юаньчжуна наместником в Бэйтине, a [Го] Синя наместником в Аньси. Затем тибетцы совершили стремительное нападение на шато и уйгуров, Бэйтин и Аньси остались без помощи и в 3-м году эры правления Чжэнь-юань (24/I 787–11/II 786³) были полностью заняты тибетцами».

Детали завоевания тибетцами главных гарнизонов в Хэси сообщает Ли Цзифу. Из его географического свода явствует, что тибетцы в 764 г. взяли Увэй, в 766 г. покорили Чжанъе и Цзюцюань, в 776 г. овладели Цзиньчан и Чанлэ (ныне селения подчиняются уезду Гуачжоу), в 781 г. захватили Дуньхуан, в 791 г. завоевали Гаочан (ныне Турфан) [25, с. 1018, 1021, 1023, 1025, 1031]. Тем не менее спустя полвека переселившиеся в северо-западный край Китая уйгуры вытеснили их на юг [26, с. 60a]; [27, с. 28].

Плачущая русалка

Ибн-аль-Варди со ссылкой на аль-Гарнаты представляет следующие известия о Каспийском море (пер. З.М. Буниятова и Н.М. Велихановой) [13, с. 243–244]; [12, с. 123]; [28, с. 94]:

«В этом море множество диковинок. Из них то, о чем упомянул Абу Хамид со слов Саллама ал-Тарджумана⁴, посланника халифа к владыке хазар. Он сказал: «Когда я был направлен халифом к ним, то остановился у них на время». Однажды я увидел, как они выловили огромную рыбу и крюками и веревками подтащили ее к себе. Вздулись жабры рыбы, и вышла оттуда девушка белая, румяная, с длинными черными волосами, с прекрасным лицом, высокого роста, луноликая, она била себя по лицу, рвала свои волосы и громко кричала. В середине ее [тела] была мясная [пленка], наподобие толстой одежды, покрывающая ее от пупка до колен как «изар». Она продолжала [кричать], пока не умерла».

«Изар» в эпоху Пророка Мухаммада обозначал «то, что тебя покрывает», впоследствии им называлось полотнище, которым арабка прикрывает свое тело [29, с. 25–28]. Термин употребляется и в смысле вида кальсонов, покрывающих нижнюю часть туловища и бедра [29, с. 37]. Мотив «русалка», скорее всего, восходит к мифологии хазар или булгар, поскольку Ибн-аль-Факых упоминает о блюде «шурмахи» (перс. соленая рыба) по берегам р. Аракс, а Ибн-Хаукаль подтверждает наличие в р. Кура тучных дельфинов и повседневное употребление волжскими булгарами рыбы и риса, что иллюстрируют благоприятные условия для развития рыболовства и рыботорговли [2, с. 592]; [30, с. 338, 392]. Ибн Фадлан, посланник аль-Муктадира (908 – 932 гг.) к булгарам среднего течения Волги, сообщает, что булгары употребляют в пищу рыбий жир [8, с. 53]; [10, с. 73, 75, 112].

Приведенное выше описание телодвижения девы-русалки напоминает типичные жесты оплакивания и моления у народов Центральной Азии. Известный швейцарский востоковед А. Мец констатирует, что причитание над покойником восходит к доисламской эпохе и что ученый X – начала XI в. аль-Хамадани предложил своим родственникам его не оплакивать, не бить себя по щекам, не расцарапывать лица, не распускать волосы [31, с. 314–315]. Российский искусствовед и иранист Ш.М. Шукуров, рассматривая пенджикентскую «Сцену оплакивания» конца VI в., обнаруживает три женские фигуры, две из которых «наносят себе на лицо порезы», а еще одна «по-видимому, вырывает себе волосы» [32, с. 103–105].

В редких случаях представители иранских и тюркских этносов оплакивали здравствующего соплеменника, дабы вывести того из критического положения. Так, в 696 г. один жестокосердный судья (китай. кули, досл. чиновник-тиран) Лай Цзюньчэнь, замыслив обвинить Ашина Хусэло (предположительно перс. Хусрав), одного из вождей центральноазиатских переселенцев в Китай, в мятеже и отнять у него одну молодую служанку – умелую певицу и плясунью, отдал распоряжение своим сторонникам подделать свидетельство. Десятки вождей некитайских народов апеллировали к императрице У-хоу (690–705), «нанося себе порезы на ухо и царапая лицо», и таким образом избавили род Ашина от казни [33, с. 33a]. В 751 г. император назначил полководца Гао Сяньчжи наместником (китай. цзедуши) Хэси, но раньше назначенный на должность цзедуши согдиец Ань Сышунь «сделал намек скопищу инородцев, чтобы те в знак нежелания расстаться с ним разрезали свои лица», вследствие чего «был издан указ, восстанавливающий полномочия Сышуня в Хэси» [34, с. 6904].

Результаты

Сопоставление записок Салляма в передаче мусульманских ученых позволяет установить, что описание его путешествия имело четыре редакции. Географы IX–X вв. освещают цель, начало и конец поездки. За XI–XIII вв. сложились сюжеты о фантастических животных в Прикаспии, ответвилось два взаимно переплетенных маршрута по Поволжью и Туркестану. Различия в четырех редакциях итинерария изображены на рисунке 2.

В ходе сопоставления информации из арабских и китайских источников выявляются географические и культурные элементы Центральной Азии в трех фрагментах из комплекса записок Салляма. Прежде всего, аутентичность известий о заброшенных «городищах» подтверждают сведения путешественников о ландшафте ярдангов в Северо-Западном Китае. Помимо этого, топонимы А.Й.К.н и Т.ба в одном из маршрутов мифологического путешествия оказываются этнонимами народностей, обитавших в области вблизи Памира, а Т.ба, в частности, указывает на тибетцев, владевших транспортной артерией Хэси в конце VIII – первой половине IX в. Согласно еще одной записи переводчика, дева-русалка Каспийского моря, желая спастись от рыбаков, подражает жестам, совершаемым населением Центральной Азии в знак настоятельной просьбы.

Основные выводы исследования

Исследование топонимов, ландшафта и этнокультурных явлений Центральной Азии, находящих отражение в комплексе записок Салляма, не только доказывает наличие в нем реалистических составляющих, но и демонстрирует исторические ценности арабских и китайских историко-географических памятников в этом направлении. Одни авторы арабских географических сочинений зафиксировали за IX–X вв. основные дорожные пункты поездки переводчика, а другие за XI–XIII вв. дополнили два варианта маршрута упоминанием стран и народов Кавказа и Центральной Азии, между тем еще одни передатчики приписали ему сведения о Каспийском море. Обращают на себя внимание как эпизод «Опустошенные города» из канвы итинерария, так и топонимы «А.Й.К.н» и «Т.ба» в одной линии путешествия по Среднеазиатскому Междуречью, южным предгорьям восточного Тянь-Шаня и коридору Хэси, а также фрагмент о ловле рыбы хазарами. Выявляются содержащиеся в них топографические особенности Центральной Азии, в частности, обманчивый ландшафт ярдангов, момент из ее политической истории – обладание тибетцами сухопутной артерией между Памиром и коренным Китаем, а также стародавний обычай ее населения – членовредительские телодвижения как способ изъявления настойчивого желания представителей низшего разряда членов сообщества. В итоге доказано, что сотворение впечатляющих записок путешествия Салляма было результатом многогранных межрегиональных коммуникаций, в которых активную роль играли выходцы из Центральной Азии.