Исамский мир в условиях цифровых угроз XXI века

Введение

Современный исламский мир формируют весьма разнородные государства и негосударственные акторы мировой политики, в том числе вне- и антисистемные. В совокупности с издержками догоняющего развития это порождает в мусульманских сообществах и за их пределами целый комплекс противоречий и конфликтов, которые зачастую воспринимаются на Западе как «исламская» угроза глобальному миропорядку. Особую актуальность проблема встраивания мусульманских стран в глобальные процессы современности приобретает в условиях «осыпающегося» мира, когда «развилка формирования эффективно функционирующего международного порядка на основе глобального управле­ния пройдена... прежний мировой порядок уже не существует, а нового нет и пока не понятно, каким ему быть»¹. Данный глобальный тренд ведет к очевид­ному сужению поля безопасности на всех уровнях жизни современного обще­ства - от международного и национального до корпоративного и индивидуаль­ного. Весьма противоречивое воздействие на переформатирование глобальной мировой системы и ее региональных подсистем оказывает стремительное раз­витие информационно-коммуникационных технологий (ИКТ), усиливая взаи­мозависимость и уязвимость мира перед лицом традиционных и новых угроз.

Процесс накопления знаний в сфере цифровой проблематики демонстрирует много общего с процессом осмысления роли и места исламского фактора в миро­вой политике: относительно короткая история (с распада биполярной системы и начала цифровой революции); одновременное формирование предмета иссле­дования и выработки подходов к его изучению; внушительная и разнообразная по характеру и направлениям историография; многочисленные научные дискус­сии, которые порождают больше вопросов, чем ответов; высокая степень поли­тизированности изучаемых проблем и, как следствие, отсутствие единого мето­дологического инструментария, прежде всего в сфере понятийного аппарата.

В подобных условиях сопряжение этих двух весьма противоречивых полей иссле­дования (ИКТ и исламского фактора), как правило, превращается для исследова­теля в уравнение со многими неизвестными. Данный факт, однако, не снижает востребованности исследований, выполненных в рамках case-studies, которые позволяют подготовить основу для последующего общетеоретического дискурса.

Изучение влияния цифровых технологий на мусульманский мир предпола­гает, кроме того, объединение усилий представителей различных научных школ и направлений - исламоведов, ИТ-экспертов, международников-полито- логов, правоведов, специалистов в области военных наук, культурологов и т.д. Это тоже задача на долгосрочную перспективу. В данной статье предпринима­ется попытка в рамках междисциплинарного подхода систематизировать циф­ровые угрозы, с которыми сталкиваются современные мусульманские сообще­ства, и тем самым внести определенный вклад в осмысление проблем, связан­ных с адаптацией мусульманского мира к реалиям информационной эпохи.

Ближний Восток - испытательный полигон для цифровых вооружений

С Ближним Востоком, который является историко-культурным, политиче­ским и экономическим центром мусульманского мира, связаны все крупные международные конфликты современности. Утрата управляемости международ­ными процессами, кризис и разрушение национальных государств и идентично­стей, обострение и растекание конфликтов, гуманитарные катастрофы, экспан­сия терроризма, повышение в мировой политике роли факторов силы и случай­ности - сегодня Ближний Восток не только демонстрирует эти и другие тренды глобального развития, но и сам в немалой степени генерирует их². Незавершенность и противоречивость процесса переформатирования геополитического простран­ства Ближнего Востока в XXI в. создали благоприятные условия для превраще­ния региона в масштабный полигон для испытаний цифровых вооружений.

Первым признаком погружения региона в новую реальность - цифровые войны³ - стал рост политически мотивированного хакинга. Первая волна хакерских атак была зафиксирована после начала «интифады Аль-Акса» (сентябрь 2000 г.), вторая - после терактов в США 11 сентября 2001 г., третья - с началом войны в Ираке (март 2003 г.). С тех пор все события, дестабилизирующие обста­новку в регионе, неизменно сопровождаются кибернападениями на интер­нет-ресурсы участников очередного общерегионального, внутри- или межгосу­дарственного конфликта⁴. Первоначально кибератаки приводили к нарушению работы и дефейсменту (размещению логотипов, пропагандистских лозунгов и политических протестных заявлений) сайтов противоборствующих сторон. Однако со временем хакеры стали наносить удары по объектам военной, про­мышленной, финансовой и транспортной инфраструктуры региона. В связи с этим власти Израиля, Турции, Ирана, Саудовской Аравии и ряда других ближ­невосточных стран приступили к созданию национальных киберподразделений, которые вскоре трансформировались в важный инструмент борьбы с внутрен­ней оппозицией и проведения внешней региональной политики⁵ [2]. К исходу первого десятилетия XXI в. нарастающее киберпротивостояние на Ближнем Востоке оставалось скорее угрозой региональной, нежели глобальной безопас­ности, а предположения о причастности глобальных игроков к боевым действи­ям в цифровом пространстве региона не имели доказательной базы.

Ситуация кардинально изменилась летом 2010 г., когда в ходе кибератаки на научно-исследовательский ядерный центр Ирана в Натанзе были уничтоже­ны центрифуги по обогащению урана, что отбросило иранскую ядерную про­грамму на годы назад. Инструментом кибернападения стал вирус нового поко­ления Stuxnet: после внедрения в компьютерные сети завода он действовал как шпион, собирая информацию о работе систем, а затем трансформировался в боевую программу и нанес удар - перехватил управление оборудованием и уничтожил его. По результатам многочисленных исследований инцидента эксперты сошлись во мнении о причастности к разработке Stuxnet США и Израиля, а сам вирус был отнесен к разряду нового, ранее не применявшего­ся, вида вооружений - кибероружия. Деструктивные возможности подобных вредоносных компьютерных программ соотносимы с оружием массового унич­тожения и стратегическими наступательными вооружениями. Угроза повторе­ния «цифровой Хиросимы» в любой точке мира стала для мирового сообще­ства первым серьезным стимулом к поиску путей создания коллективной системы международной кибербезопасности⁶ [3; 4].

Предположения экспертов о том, что на Ближнем Востоке проводится масштабное тестирование цифровых вооружений, подтвердили события 2011-2012 гг. Новые образцы кибероружия были обнаружены преимущественно в компьютерных системах Ирана (вирусы Stars, Duqu, Wiper, Narilam), Саудовской Аравии и Катара (вирус Shamoon⁷); серьезный ущерб они также нанесли эконо­мике Ливана, Израиля, Палестины, Сирии и ОАЭ; в относительно меньшей сте­пени пострадали Турция, Египет, Ирак, Иордания, Кувейт и Бахрейн. Кроме того, в регионе были выявлены высокоточные системы кибершпионажа, явно разработанные при государственной поддержке, - Flame, Gauss, Mahdi, miniFlame и др. Примечательным был и тот факт, что новые виды вредоносного программ­ного обеспечения (ПО) внедрялись не только в компьютерные системы прави­тельств и корпораций: для сбора данных были задействованы такие общедоступ­ные интернет-сервисы и приложения, как Gmail, Hotmail, Yahoo! Mail, ICQ, Skype, Google+ и Facebook. Указанный период был переломным не только по количе­ству инцидентов и расширению географии применения цифровых вооружений на весь Ближневосточный регион. Проблематика цифровых войн вышла за пре­делы конспирологических теорий и стала предметом обсуждения на междуна­родном уровне, начался процесс научного осмысления роли киберфактора в мировых политических и экономических процессах⁸.

Громкие разоблачения кибершпионажа 2013 г. свидетельствовали о давней причастности ведущих держав мира к ведению цифровых войн, в которые, вслед за Ближним Востоком, постепенно были втянуты другие регионы⁹.

Проступили ключевые линии киберпротивостояния на глобальном и регио­нальных уровнях: США - Китай, США - Россия, США - Иран, Иран - Саудовская Аравия, КНДР - Республика Корея, Индия - Пакистан и т.д.¹⁰ В 2014-2016 гг. усовершенствованные боевые вирусы, прошедшие тестирова­ние на Ближнем Востоке, стали главным инструментом противоборства в гло­бальном интернет-пространстве. О стремительном «расползании» кибервоору­жений свидетельствовал и тот факт, что, например, вредоносные коды вирусов Stuxnet и Flame также стали применяться интернет-мошенниками для хищения платежных данных обычных пользователей¹¹.

Тенденция постепенного стирания рамок и размывания традиционных границ между различными типами киберугроз и видами вредоносной деятель­ности в цифровом пространстве четко обозначилась в 2017 г., который вошел в историю развития компьютерных программ как «год размытых границ». «Многие угрозы на поверку оказались не тем, чем представлялись поначалу: вымогатель оказался программой-вайпером, легитимное бизнес-ПО - вредо­носным оружием, продвинутые кибергруппировки стали использовать простые методы, а в руки мелких злоумышленников попали высокотехнологичные инструменты, возможно, разработанные АНБ, - отмечается в отчете Лаборатории Касперского за 2017 г. - С точки зрения ландшафта киберугроз этот год принес перемены, которые поставили перед специалистами по кибер­безопасности новые непростые задачи»¹².

Сегодня средства ведения цифровых войн варьируются от относительно несложных хакерских программ до вредоносного ПО, которое можно причис­лить к стратегическим наступательным вооружениям. Доступные вирусные программы, созданные не с разрушительными целями, могут использоваться в качестве примитивного инструмента ведения кибервойны, а вооруженные подобными средствами слабо подготовленные группы (например, онлайн-ак­тивисты) вполне способны одержать победу за счет своей массовости. Очевидно, что проблема парирования угроз, порождаемых ИКТ, выходит далеко за рамки цифровых технологий. Первым шагом к ее правильному пониманию и разработке эффективных ответов является определение четкой линии между кибернетическим оружием и неооружием. Эта тема пока остает­ся предметом острых дискуссий [5].

Стремительное внедрение прорывных ИКТ в военно-политическую сферу привело к формированию нового, цифрового фронта противостояния между государствами. Противоречивые последствия втягивания мира в цифровые войны наглядно иллюстрирует опыт мусульманских стран и сообществ.

Гонка цифровых вооружений и мусульманские государства

В отличие от обычных вооружений, военный киберпотенциал современ­ных государств не поддается точной качественной или количественной оцен­ке. Согласно данным «Wall Street Journal» за 2015 г., разработкой высокоточ­ных систем кибершпионажа и хакерских программ занимаются не менее 60 стран. Наличие киберподразделений в национальных военных и разведы­вательных структурах признали 29 государств, в том числе США, КНР и Иран. 63 страны используют инструменты сплошного наблюдения внутри страны (преимущественно в отношении внутренней оппозиции и повстанческих групп) и на глобальном уровне. 49 государств закупают специализированное хакерское ПО¹³, причем в качестве поставщиков могут выступать частные компании. Наиболее известной в этом сегменте является итальянская компа­ния «Hacking Team», которая продает спецслужбам различных стран свой «хакерский набор для правительственной слежки». В июле 2015 г. «Hacking Team» сама стала жертвой взлома. В результате последовавшей утечки дан­ных стало известно, что, помимо США, Великобритании и ряда европейских государств, компания поставляла свою продукцию правительствам стран Восточной Азии, Латинской Америки и Африки. Но наиболее внушительно в клиентском списке «Hacking Team» представлен мусульманский мир: Саудовская Аравия, Турция, Египет, ОАЭ, Бахрейн, Оман, Ливан, Марокко, Судан, Нигерия, Малайзия, Азербайджан, Узбекистан, Казахстан¹⁴.

Бесспорным лидером глобальной гонки цифровых вооружений остаются США, которые своими главными соперниками на этом поле считают КНР, Россию, Иран и КНДР¹⁵. Исламская Республика Иран является пока един­ственной мусульманской страной в составе главных участников глобальных цифровых войн. Опыт Ирана весьма поучителен. С одной стороны, это разви­вающееся государство в беспрецедентно короткие сроки сумело выстроить четко отлаженную систему национальной кибербезопасности, которая стала эффективным инструментом внутренней и внешней политики. Вместе с тем появление в цифровом пространстве нового сильного игрока способствовало усилению конфликтного потенциала и Ближнего Востока, и глобальной мировой системы в целом.

На Иран возлагается ответственность за проведение сотен громких кибер­атак, в том числе с использованием вредоносных программ класса цифровых вооружений. Наиболее показательными свидетельствами реальной кибермо- щи и намерений страны считаются нападения на «Saudi Aramco»¹⁶ и «RasGas», а также шпионские киберкампании «Saffron Rose», «Newscaster», «Cleaver», «NewsBeef» и др. Географический и целевой размах приписываемых Ирану киберопераций¹⁷, а также уровень их исполнения вывели страну на четвертое место в мире по оснащенности цифровыми вооружениями¹⁸ [6, р. 83-84]. По данным Агентства национальной безопасности США, прогресс в междуна­родных переговорах по иранской ядерной программе привел к заметному снижению боевой активности Ирана в глобальном цифровом пространстве. Тем не менее Вашингтон убежден в том, что Тегеран и в дальнейшем будет использовать кибервооружение в качестве важного элемента государствен­ной стратегии¹⁹.

Особую озабоченность в США вызывает расширение научно-техническо­го сотрудничества Ирана с «оппонентами» Вашингтона и так называемыми странами-изгоями. В первую очередь речь идет о возможном усилении за счет иранских разработок военного киберпотенциала КНДР²⁰. Обоснованность подобных опасений довольно сложно подтвердить или опровергнуть в силу специфики феномена ИКТ. Результаты исследований представителей различ­ных отраслей научного знания, связанных с изучением проблем кибербезо­пасности (IT-аналитики, военные эксперты, политологи и т.д.), скорее в оче­редной раз подчеркивают разрушительные последствия «горизонтального» распространения цифровых вооружений, взаимозависимость и уязвимость современного мира.

Так, например, Лаборатория Касперского обнаружила связь между кибер­атаками, приписываемыми Ирану (нападение на «Saudi Aramco», 2012 г.) и КНДР (операция «Dark Seoul», Южная Корея, 2013 г. и атака на «Sony Pictures», США, 2014 г.). Во всех трех случаях использовались модификации вредоносного Shamoon, базовой платформой которого является троянская про­грамма Wiper, предположительно разработанная в США на основе Stuxnet и Duqu²¹. В 2015-2016 гг. жертвой «мистического» троянца стала критическая инфраструктура Украины (операция «Black Energy»), а затем он вернулся на Ближний Восток в составе модифицированного зловредного Shamoon 2.0 и нового вредоносного ПО StoneDrill. В период с ноября 2016 г. по январь 2017 г. они атаковали организации, работающие в критически важных экономи­ческих секторах Саудовской Аравии и ряда других стран региона. За Shamoon и StoneDrill могут стоять как одна, так и две разные группы с совпадающими интересами и географией жертв. С точки зрения атрибуции Shamoon включает ресурсы на йеменском диалекте арабского языка, тогда как StoneDrill преимуще­ственно базируется на персоязычных кодах²²; эксперты также не исключают возможность установки в указанных вредоносных программах ложных лингви­стических флажков²³. В любом случае, очевидно, что в прокси-конфликте между Ираном и Саудовской Аравией используются цифровые вооружения.

Помимо Ирана и Саудовской Аравии заявка на региональное лидерство втянула в глобальную гонку кибервооружений и третьего ближневосточного «тяжеловеса» - Турцию. Активными участниками цифровых войн также явля­ются Пакистан и Индонезия. После событий «арабской весны» нефтедобываю­щие монархии Персидского залива форсированными темпами стали разраба­тывать системы обеспечения национальной кибербезопасности, ориентирован­ные преимущественно на подавление интернет-активности, направленной на разжигание протестных настроений [7].

Несмотря на то что отдельные мусульманские государства активно нара­щивают свой киберпотенциал, в целом исламский мир демонстрирует высокую уязвимость перед лицом цифровых угроз. Так, в первой десятке Глобального индекса кибербезопасности 2017 г. представлены всего две мусульманские страны - Малайзия и Оман. Топ-10 самых защищенных стран исламского мира формируют Малайзия (3-е место в мировом рейтинге и 2-е место в рейтинге стран Азиатско-Тихоокеанского региона) и Оман (4-е место в мировом рейтин­ге, 1-е место в рейтингах арабского мира и Ближнего Востока), далее следуют Египет, Катар, Тунис, Турция, Саудовская Аравия, Нигерия, ОАЭ и Азербайджан (с 14 по 48 строчку мирового рейтинга). Иран, Пакистан и Индонезия, самые продвинутые среди мусульманских стран участники цифровых войн, занимают средние строки (60-е, 67-е и 70-е места соответственно), а Йемен (еще один весьма активный игрок региональных кибервойн) является практически самой незащищенной страной планеты (164-е место в Глобальном индексе кибербезопасности)²⁴.

Это обусловлено тем, что устойчивость государства к цифровым угрозам обеспечивается не только способностью противостоять кибератакам и наличи­ем развитого военного и / или полицейского киберсектора. Развитие нацио­нальной критической цифровой инфраструктуры является необходимым усло­вием функционирования продуктивной и безопасной экономики. Это предус­матривает наличие таких взаимосвязанных компонентов, как отлаженная система нормативно-правового регулирования киберпространства, технологи­ческая инфраструктура и ее применение в ключевых отраслях, широкое использование ИКТ в экономической и социальной сферах.

В целом приведенные показатели свидетельствуют о серьезных диспропор­циях в развитии цифровой отрасли мусульманских стран. По сути, реалии циф­ровой эпохи не только подчеркивают, но и значительно усиливают разнород­ность и противоречивость современного исламского мира. Соответственно, киберфактор в целом и гонка кибервооружений в частности формируют каче­ственно новые угрозы и вызовы безопасности как для мусульманских сообществ, так и на глобальном уровне. Сложность решения данной проблемы усугубляется тем, что носителями цифровых угроз все чаще выступают не только государства, но также вне- и антисистемные акторы мировой и региональной политики.

Негосударственные участники цифрового противостояния

Имеется целый комплекс факторов, сдерживающих использование нацио­нальными государствами наступательных кибервооружений, чего нельзя сказать о негосударственных игроках, довольно широко представленных в современном цифровом пространстве. Речь идет о киберкомандах, декларирующих свою неза­висимость, но предположительно спонсируемых государством, а также хактивистах и хакерах-одиночках. Все они способны нанести значительный ущерб в рам­ках кибератак, проводимых ими по тем или иным политическим мотивам.

Наибольшее внимание экспертов привлекает деятельность «Электронной армии Ирана» (Iranian Cyber Army), объединяющей более 20 хакерских группировок²⁵ и созданной по инициативе и при финансовой поддержке Корпуса Стражей Исламской Революции (КСИР). Первоначально иранская «кибердру­жина» проводила показательные акции по дефейсменту недружественных Ирану сайтов зарубежных массмедиа, но затем стала стремительно наращивать свой деструктивный потенциал. Иранским хакерам приписывают такие нашумевшие инциденты, как похищение в воздушном пространстве Ирана американского беспилотника (2011), взлом сервера МАГАТЭ (2012), кибернападения на бан­ковскую систему США (2012)²⁶ и ряд других²⁷ [6].

С ухудшением военно-политической обстановки на Ближнем Востоке свя­зывают и появление двух других, предположительно поддерживаемых прави­тельствами Сирии и Йемена, высокопрофессиональных хакерских групп, дея­тельность которых претендует на глобальный охват, - «Сирийской электрон­ной армии» (Syrian Electronic Army) и «Киберармии Йемена» (Yemen Cyber Army). Используя такие относительно несложные методы, как атаки спама, дефейсмент, внедрение вирусов, фишинг и отказ в обслуживании, группировки нацелены на веб-ресурсы политических оппозиционных групп, западных медиа и правозащитных организаций, которые критикуют соответственно сирийский и йеменский режимы. В государственной поддержке со стороны Ирана подо­зреваются киберподразделения «Хизбаллы» (Hezbollah Cyber Group), которые базируются на территории Ливана и Палестины и используют передовые образцы вредоносного ПО для осуществления атак на объекты критической инфраструктуры Израиля²⁸.

В 2014 г. Лабораторией Касперского была выявлена первая арабоязычная хакерская группа «Соколы пустыни» (Desert Falcons), которая проводит полно­ценные кибершпионские операции по всей планете. На ее счету уже более 3 тыс.

атак и похищение более 1 млн файлов, содержащих секретную информацию, которую можно использовать в политических целях. В состав группировки предположительно входят около 30 хакеров, которые действуют с территории Палестины, Египта и Турции. Географический охват (более 50 стран), целевые установки, высокая квалификация и используемый инструментарий свидетель­ствуют о наличии у «Соколов пустыни» правительственной поддержки со сто­роны одного из ведущих региональных игроков Ближнего Востока²⁹.

Спонсируемые государством кибергруппировки демонстрируют все более продвинутый уровень владения новейшими ИКТ, усиливая тем самым свою роль в асимметричных конфликтах современности. Формально независимый статус подобных групп существенно сокращает и без того невысокие шансы привлечь поддерживающие их правительства к ответственности в рамках дей­ствующей международно-правовой системы.

Хактивисты - свободно организованные кадры активистов, способных и желающих проводить хакерские атаки по политическим мотивам, - также являются участниками современных цифровых войн, развернувшихся в интер­нет-пространстве мусульманского мира. Как правило, подобные группы имеют сетевую структуру, ее ячейки не связаны между собой и могут формироваться для конкретной цели, выполнив которую, распадаются; они географически разброса­ны, а их участники могут придерживаться диаметрально противоположных политических взглядов и идеологий. Наглядным примером подобных гетероген­ных сообществ может служить международная группа анонимных активи- стов-хакеров «Anonymous», прославившаяся серией успешных, но противоречи­вых кибератак. Так, одни ее участники с происламскими убеждениями организу­ют масштабные DDoS-атаки на правительственные и частные сайты Израиля в рамках ежегодной киберкампании #OpIsrael. Другие активисты аналогичными методами стремятся ограничить возможности присутствия в Глобальной сети представителей радикально-экстремистских группировок исламистского толка³⁰.

Талантливая молодежь из среды хактивистов является предметом особого внимания структур, специализирующихся на вербовке и рекрутинге боевиков для террористических организаций. Наиболее показательным является пример британского хактивиста Джунаида Хусейна, который присоединился к джиха- дистам и после переезда в Сирию в 2013 г., несмотря на свой юный возраст (19 лет), стал главным экспертом по кибербезопасности ИГИЛ. Он сформиро­вал и возглавил первые киберподразделения этой террористической группи­ровки, значительно усилил защиту ее интернет-платформ и разработал хакер­ские программы³¹. Под прицел исламистов попадают хакеры, дислоцирующие­ся не только в странах Европы, но и в других регионах мира. Высокая хакерская активность характерна для мусульманских стран Юго-Восточной Азии, особен­но Индонезии, цифровое пространство которой активно используется для сбора финансовых средств для террористической деятельности и оказания поддержки арестованным экстремистам³².

Киберпотенциал хактивистов весьма неоднозначно оценивается эксперта­ми по кибербезопасности. С одной стороны, имеющийся сегодня в распоряже­нии хакер-активистов набор технических средств и методов не представляет стратегической угрозы для объектов критической инфраструктуры. С другой стороны, коммерциализация новейших технологий будет расширять возмож­ности проведения хактивистами более сложных атак³³. С учетом роста политически мотивированного хакинга в условиях «осыпающегося» мира можно предположить, что хактивисты будут увеличивать степень своего участия в кибервойнах, усиливая тем самым конфликтный потенциал киберфактора, его деструктивное влияние и на мировую политику, и на исламский мир.

С точки зрения оценки стратегических угроз национальной и междуна­родной кибербезопасности серьезные опасения экспертов вызывает деструк­тивный потенциал хакеров-одиночек, которые могут иметь передовые кибернавыки и средства проведения цифровых атак, а также желание дей­ствовать. «Одинокие волки» могут действовать индивидуально или оказы­вать помощь заинтересованным акторам в подготовке кибероперации; наи­большую угрозу для критической инфраструктуры представляют хакеры-ин­сайдеры, чьи конкретные знания и доступ к объекту нападения могут значительно усилить разрушительный эффект атаки³⁴. Ответ на вопрос о причинах сотрудничества продвинутых хакеров с террористами может быть найден в рамках продолжающихся дискуссий о причинах политизации и радикализации современного ислама.

Предметом отдельного исследования является проблема конвергенции угроз международной безопасности, исходящих от ИКТ и терроризма. В кон­тексте определения глобальной радикально-исламистской угрозы данная проблематика представлена опасениями мирового сообщества по поводу воз­можности приобретения экстремистами кибервооружений и их последующе­го применения.

Заключение

Беспрецедентное усиление уязвимости современного мира перед лицом угроз, порождаемых ИКТ, актуализирует задачу объединения усилий всех участников мирового сообщества по формированию функционального мирово­го порядка. Речь идет как о фундаментальном долгосрочном осмыслении про­блем, связанных с милитаризацией и радикализацией интернет-пространства, так и о незамедлительных действиях по их урегулированию. Сегодня при ООН создана Рабочая группа по информационной безопасности, эксперты уже гото­вят основу международных соглашений по контролю за применением кибер­технологий, которые априори имеют двойное назначение и способны транс­формироваться в оружие массового поражения. В этих условиях исключитель­ную значимость приобретает политическая воля ведущих мировых держав и их готовность к многостороннему сотрудничеству. Однако пока глобальные игро­ки сохраняют приверженность политике двойных стандартов, призывая к пре­кращению эскалации насилия в цифровом пространстве, но продолжая разрабатывать и применять новые виды кибервооружений. Подобная практика вовлекает в глобальные кибервойны новых системных и внесистемных акторов мировой политики, делая неизбежным дальнейшее погружение в конфликты не только мусульманских сообществ, но и всего мира.