Советские муфтии на Всемусульманском конгрессе. Работа над договором

Москва продолжает защищать Ибн Сауда

Инструктируя Хакимова, Карахан² констатировал: «К настоящему времени нам удалось добиться в Персии некоторого перелома в антиваххабитской кам­пании». Российские дипломаты в работе с персидским монархом Реза-шахом в этом направлении апеллировали к его заинтересованности в ослаблении ока­зывающих давление на правительство собственных клерикалов, «которые пытаются нажить себе на “ваххабитских зверствах” политический капитал и усилить таким образом свои позиции во внутренней политике»³. Одним из инструментов воздействия на Тегеран было интервью главы делегации мусуль­ман СССР, председателя Центрального духовного управления мусульман Ризаэтдина Фахретдинова⁴ после проведения Всемусульманского конгресса, состоявшегося в Мекке 7 июня - 5 июля 1926 г., о котором пойдет речь ниже. Муфтий, в частности, говорил о том, что вопрос о разрушенных солдатами Ибн Сауда куполах на надгробных памятниках, «не имеющий, по существу, серьез­ного значения с точки зрения религиозной, был искусственно раздут некоторы­ми кругами мусульманского мира и служил поводом для провокационных нападок на геджасское правительство. Действительно, в Геджасе имеются раз­рушенные купола, но разрушены они были во время военных действий»⁵.

Это интервью было перепечатано всеми основными периодическими изда­ниями Персии. В НКИД полагали, что именно благодаря мероприятиям, проведенным советскими дипломатами, «правительственными кругами Персии приняты меры к тому, чтобы начать контр-кампанию против антиваххабит- ских выходок персидских клерикалов»⁶. Теперь Москва планировала уговорить Ибн Сауда выступить с заявлением по этому вопросу, которое должно было успокоить персов. Хакимова информировали, что советский посол в Тегеране Славуцкий⁷ «согласовывает сейчас с персидским правительством вопрос о том, в какой форме желательна декларация Сауда»⁸.

Сколь бы удивительным с позиций сегодняшнего дня ни было представить себе, чтобы Советский Союз выступал в роли защитника ваххабитов во всем исламском мире, однако тогда это было именно так. Тем не менее 25 сентября 1926 г. «всеиндийская мусульманская конференция» в Лакхнау⁹, которая объе­динила почти все мусульманские организации Индии, «в своих резолюциях осудила разрушение Саудом памятников и проявление ваххабитами нетерпи­мости к остальным толкам, заявляя, что индийские мусульмане не признают Сауда королем Хиджаза»¹⁰ (см. об индийских халифатистах ниже). Было заяв­лено требование о восстановлении независимого правительства Хиджаза. В одной из резолюций, принятых на конференции, даже призывалось отложить хадж до тех пор, «пока в Хиджазе не будет обеспечена свобода отправления религиозных обрядов для всех мусульман»¹¹.

Можно допустить, что симпатии советских политиков к ваххабизму были в какой-то мере порождены существовавшим после Первой мировой войны на Западе представлением об этом движении (если предположить, что в Москве с ним были знакомы) как о социалистическом, требующем, как писал британ­ский политический офицер в Багдаде, «чтобы богатые поделились своим имуще­ством с простонародьем. Известно несколько случаев, когда шейх, владевший верблюдами, должен был отдать их своим последователям»¹². Представители противостоящих Ибн Сауду сил в Аравии убеждали английских военных и коло­ниальных чиновников в том, что ваххабиты были своего рода «исламскими большевиками». Сын шерифа Хусейна, король Ирака Фейсал, прямо связывал движение ихванов с большевистской революцией в России. В письме генералу Алленби он утверждал, что «бунтарские движения в Афганистане, Египте, вечно беспокойном индийском государстве и бурлящий фрагмент в других азиатских странах показывают, что там претворяется в жизнь хорошо организованный план»¹³ (знал ли он о выдвигавшихся в недалеком прошлом предложениях неко­торых радикал-коммунистов Востока о революционном военном походе через Афганистан в Индию?). Согласно докладу офицера английской военной развед­ки, его источник в Мекке, «Сейид», утверждал, что «лучшим способом пропаган­ды большевизма в исламских странах является пропаганда ваххабизма, который является улучшенной формой исламского большевизма...»¹⁴.

Сегодня такое уподобление может показаться по меньшей мере забавным. Но тогда многие английские колониальные чиновники верили в небезоснова- тельность сравнения ваххабизма с большевизмом и вслед за аравийскими про­тивниками Ибн Сауда проводили подобные параллели. Английский верховный комиссар в Египте сэр Реджинальд Уингейт¹⁵ считал: «Король Хусейн. воз­можно, имеет основания к тому, чтобы рассматривать Неджд как “большевист­ский” фактор в аравийской политике и верить в существование секретной про­паганды, которая работает против него и нас»¹⁶. Пищу для сравнения ихванов с большевиками давали их действия по разрушению мест поклонения могилам святых, хотя они, как известно, были вызваны неприятием ваххабитами культа святых как не соответствующего «истинному исламу». Если уж сами англий­ские чиновники в те годы вплоть до завоевания Ибн Саудом Хиджаза видели в ваххабитском движении силу, враждебную Англии, то нельзя отрицать, что советские политики могли иметь достаточно оснований, чтобы попытаться использовать его антианглийский потенциал. Правда, как уже говорилось, к середине 1920-х гг. англичане пересмотрели свою прежнюю политику безус­ловной поддержки шерифа Хусейна и, убедившись в силе позиций Ибн Сауда, решили сначала взаимодействовать с ним, а затем сделать на него ставку.

Касаясь вопроса о вступлении государства Ибн Сауда в Лигу Наций, нельзя не заметить, что советские дипломаты, вероятно, не обладали достаточной информацией о саудовско-английских дипломатических контактах на эту тему для того, чтобы реально оценить существовавшую ситуацию. Достаточно ска­зать, что этот вопрос не решался довольно долго, он особенно активно дебати­ровался в Лондоне в 1930 г., хотя формально бывший правитель Хиджаза Хусейн был, как мы помним, в прошлом приглашен в эту организацию. На пер­вый взгляд, препятствий для принятия Ибн Сауда не было, тем более что в Лигу вступили такие государства, как Эфиопия, что особенно задевало аравийского монарха. Главной преградой было одно - сохранение рабства в саудовском государстве, но были и другие (см. об этом далее).

Так или иначе, вопрос о противодействии нападкам на Ибн Сауда оставал­ся на повестке дня советской дипломатии. Это неудивительно, коль скоро сау­довское движение рассматривалось как национально-освободительное, а Индия была английской колонией и, соответственно, мусульмане этой страны не могли быть независимыми в своих решениях, выполняя заказ Лондона, как считали в НКИД. Руководство советского внешнеполитического ведомства отмечало, что индийские мусульмане решили послать в разные мусульманские страны делегацию для работы против Ибн Сауда. На антисаудовской почве произошло сближение «различных направлений индийского мусульманства».

Противоборство мусульманских общин разных стран ярко проявилось в закулисных интригах вокруг идеи всемусульманских конгрессов. В качестве реакции на такое болезненное для многих мусульман событие, как ликвидация Османского халифата в 1924 г., и на секуляристскую революцию Ататюрка в исламском мире стало набирать силу халифатистское движение, ставившее целью восстановление, точнее - создание нового халифата.

При анализе этого явления речь должна идти в более широком смысле о движении за объединение мусульман на освободительной, антиколониаль­ной и в значительной мере антизападной основе. Арабская интеллигенция сыграла основную роль в становлении этого направления в общественной мысли мусульманских стран в конце XIX - начале XX в. Идеи возрождения ислама и сплочения мусульман находили свое выражение в призывах к созыву всемусульманских конгрессов, с которыми выступали религиозные и обще­ственные деятели различной ориентации. Краткий экскурс в историю не будет лишним для понимания ситуации в Аравии после Первой мировой войны.

Из истории всемусульманских конгрессов и халифатистского движения

Идея проведения всемусульманских конгрессов появилась задолго до лик­видации халифата Османов, но была так или иначе сопряжена с чрезвычайно важной для ислама концепцией халифата. Хотя османские султаны с 1516 г. одновременно обладали титулами халифов (первым стал носить этот титул Селим I), их право на верховную духовную власть в мусульманском мире под­держивалось далеко не всеми мусульманами. Поскольку они не происходили из племени курейшитов, султаны всегда, а особенно в период заката империи, нуждались в легитимации своих притязаний на халифат. Хотя, как справедливо отмечал известный американо-израильский исследователь истории мусуль­манских конгрессов Мартин Крамер, «теория халифата в том виде, в каком она циркулировала в Османской империи, вряд ли содержала аллюзию к курейшит- скому происхождению и выборности, которые были заменены утверждением священного закона и воинственной защитой ислама как действенными крите­риями для подтверждения любых притязаний на исламский халифат» [2, p. 2] (см. также: [3, p. 141-150]).

Халифат османских султанов, как и саму идею сплочения всех мусульман, подрывали острые противоречия между суннитами и шиитами, причем это касалось, в первую очередь, отношений Турции с ее ближайшим соседом и соперником - Персией. Говоря о враждебности между этими двумя основны­ми направлениями в исламе, английский востоковед Э. Г. Браун писал, как один персидский дервиш в Хои в северо-западной Персии хвастался ему, что вместе со своими товарищами-дервишами сопровождал русскую армию во время рус­ско-турецкой войны, помогая русским своими молитвами [4, p. 323]. Тем не менее, и в этом сходились многие западные востоковеды, экспансия Запада в исламский мир заставила суннитов и шиитов, пусть и на короткое время, помириться, отодвинув свои доктринальные разногласия.

Сомнения в легитимности халифата Османов высказывались уже в 70-х гг. XIX в. Одним из первых ее публично подверг сомнению выступавший за осво­бождение Египта от колониальной зависимости не очень известный англий­ский поэт Викторианской эпохи Уилфрид Блант¹⁷, которого М. Крамер называ­ет «социальным неконформистом и политическим романтиком». Мы знаем, что такие идеалисты-романтики, находившие очарование в суровой жизни Хиджаза того времени, которую они противопоставляли роскоши и блеску Константинополя, и зачастую воодушевленные исламскими ценностями, быва­ло, встречались среди англичан. При всем этом они, как правило, верно служи­ли имперским интересам Британии. После возвращения в Англию в 1879 г. Блант развивал свои идеалистические построения, возлагая на турок ответ­ственность за упадок ислама, реформировать который, как он утверждал, можно было только под эгидой арабов, и выступая за перенос халифата из Стамбула в Мекку, из дома Османа к арабам-курейшитам [2, p. 10]. Идеи Бланта о реформах ислама и халифате нашли поддержку у известнейшего еги­петского мусульманского мыслителя-реформатора, ставшего в 1899 г. верхов­ным муфтием Египта, Мухаммада Абдо¹⁸, с которым британский поэт познако­мился в 1881 г. [2, p. 26]. Другой близкий к Абдо реформатор, Рашид Рида¹⁹, в 1898 г. начал издавать религиозно-политический журнал «Манар», в первом номере которого была изложена идея созыва конгресса. Эту идею султан-халиф Абдул Хамид не поддержал.

Бывший сотрудник британского министерства по делам Индии Джордж Бердвуд (1932-1917) в серии писем в газету «Таймс» еще в 1877 г. называл османский халифат «узурпацией», утверждая, что он по праву должен принад­лежать мекканскому шерифу, и мусульмане «должны начать свое перерожде­ние с избрания шерифа Мекки халифом Ислама»²⁰.

Единомышленником Бланта стал подружившийся с ним британский дипломат Джеймс Зохраб, назначенный консулом в Джидду в 1878 г. (см. о нем: [2, p. 13-17]). Зохраб в январе 1880 г. в одной из своих депеш убе­ждал Форин-офис в том, что мекканский шериф как прямой потомок пророка Мухаммада имел больше веса в исламском мире, чем османский халиф²¹. Консул даже выступал за «отделение Хиджаза от Османской империи и его аффилиацию с Британской империей, что в этом случае было бы завидной позицией для влияния на мусульман в Индии и везде» [2, p. 13]. Кроме того, он утверждал, что обнаружил в Хиджазе некую «разветвленную подпольную организацию из мусульман всех национальностей, целью которой было вос­становление халифата арабов Хиджаза»²², а шериф Мекки «так же хорош для мусульман, как папа для римско-католической церкви»²³. Однако эти призы­вы в то время, когда Османы укрепляли свои позиции в Хиджазе, благососто­яние которого зависело от субсидий из Константинополя, а шериф, назначае­мый султанами, не имел ни реальной власти, ни высокой репутации в мусуль­манском мире, были сильно оторваны от действительности. В то же время этот экскурс в историю позволяет лучше понять амбиции шерифа Хусейна во время Первой мировой войны: мечта о восстановлении хашимитского халифата, покоящаяся на убежденности в священном праве потомков Пророка на власть, лежала в основе его планов. Можно предположить, что получить при­знание в качестве халифа для Хусейна было не менее важно, чем стать коро­лем в части Арабского мира.

Если перенестись в наше время, то надо заметить, что, по наблюдению автора этой работы, некоторые представители рода Хашимитов и сегодня испытывают грусть по поводу утраты контроля над Хиджазом, происшедшей около сотни лет назад, хотя и не демонстрируют это публично. Даже через десятки лет после описываемых событий англичане опасались «хашимитского реваншизма».

Перечитывая депеши вышеназванных чиновников, хранящиеся в Национальном архиве Великобритании в лондонском районе Кью Гарденз, трудно отделаться от мысли о некоторой необычности практики, когда обла­давшие формальным дипломатическим статусом лица позволяли себе в офи­циальной переписке (и не только) выступать с довольно рискованными пред­ложениями по поводу региональной политики Лондона. Нетрудно предполо­жить, что их позиция была навеяна беседами с наиболее яркими, неординарными представителями арабской интеллектуальной элиты и не могла не сказываться на их повседневной работе. Визы, которые ставили на их депешах начальники, далеко не всегда были благоприятными, что очень напоминает ситуацию в советском дипломатическом и иных ведомствах того времени.

Что же касается идеи созыва Всемусульманского конгресса, то она, по М. Крамеру, впервые была выражена в письменной форме благодаря все тому же У. Бланту, который активно распространял ее среди влиятельных мусульман.

Идея проведения Всемусульманского конгресса была соединена с хали­фатским проектом и в концепции известного арабского мыслителя сирийско­го происхождения Абдеррахмана аль-Кавакиби (1854-1902). Принято счи­тать, что именно он впервые детально описал такой воображаемый конгресс в своем ставшем популярным в Арабском мире трактате «Умм аль-Кура»²⁴, опубликованном им под псевдонимом ас-Сейид аль-Фурати («Господин с Евфрата») в Каире в 1900 г. Аль-Кавакиби выдвинул требование, чтобы существовавший османский халифат был заменен на арабский курейшитский с центром в Мекке «в тесной смычке с всемусульманским конгрессом» [2, p. 30]. Можно ли назвать эту концепцию панисламистской? С некоторыми оговорка­ми - безусловно.

Султан-халиф

Необходимо вспомнить и попытку созвать Всемусульманский конгресс, предпринятую лидерами Комитета «Единение и прогресс»²⁵. После того как в Турции в 1918 г. младотурки были разгромлены кемалистами, оставшиеся на свободе лидеры и активисты партии уехали в Европу и создали там Лигу исламских революционных обществ (другой встречающийся перевод назва­ния - «Общество единства революции с исламом») во главе с апологетом панисламизма и пантюркизма Энвером-пашой²⁶ (1881-1922), которая в 1921 г. собрала в Москве небольшое число (немногим более десятка) ислам­ских представителей. На этом не очень масштабном мероприятии участники договорились о регулярном проведении в будущем таких конгрессов и о соз­дании филиалов Лиги. В Хартии Лиги говорилось: «Задача Общества - сде­лать мусульман, которых используют в качестве рабов, порабощенных и угнетаемых империалистами и капиталистами, хозяевами своей собствен­ной судьбы под руководством Турции; утвердить их свободную и независи­мую организацию в русле их национальной культуры и освободить их из плена. Целью Общества является создание организации, необходимой для выполнения вышеназванной задачи путем духовного возрождения и объеди­нения мусульман. В тех местах, где мусульмане составляют меньшинство, Общество будет пытаться обеспечить их гражданские права» [7, p. 123-125] (цит. по: [2, p. 175]). Руководство ВКП(б) и НКИД наивно считало, что бла­годаря популярности идей пантюркизма, которые проповедовал Энвер-паша, на том этапе тесно сотрудничавший с большевиками, его можно использовать в борьбе с басмачами в Туркестане.

М. Крамер пишет об известной, организованной еще в 1918 г. в Германии немецкими посредниками, встрече между лидерами Комитета и секретарем Коминтерна Карлом Радеком, решившим, что после разгрома организации они могли «служить целям советской политики в мусульманских землях. Поставленная задача не очень заметно отличалась от той, которую ставил перед собой Комитет “Единение и прогресс”: распространение антиимпериали­стической и в особенности антибританской пропаганды, подаваемой в ислам­ской оболочке, на территории Анатолии, Плодородного Полумесяца, Ирана, Афганистана и Индии. Мало кто в то время задумывался о парадоксальности существования чисто исламского движения, направляемого из Москвы под эги­дой Советов» [2, p. 70]. На самом же деле не было ничего парадоксального в том, что мусульмане симпатизировали Советской России, руководители кото­рой опубликовали тайные договоры Антанты, объявили войну империалистам и поддержали лозунги самоопределения мусульманских народов [2, p. 2]. Радек пригласил в Россию двух лидеров Комитета, один из которых - Талаат - отка­зался приехать, а другой - Энвер-паша - приехал с частью своих единомыш­ленников в 1920 г.

В Британской Индии халифатистское движение появилось во время Первой мировой войны с целью защиты турецкого султана-халифа, а также в рамках решения задач, стоящих перед индийскими мусульманами в местной политике²⁷. Симпатии халифатистов к туркам были связаны с широко распро­страненными антианглийскими настроениями, само существование халифата говорило о возможности освобождения от колониальной зависимости. Кроме того, по мнению американской исследовательницы Г. Минолт, «халифат сим­волизировал собой извечное превосходство исламского права в мире. Для получивших западное образование умеренных [деятелей] он воплощал прин­ципы свободы и самоопределения народов. Для радикалов он был воплощени­ем невозможности заимствования западной культуры и политических институ­тов» [8, p. 209-210]. На состоявшейся в июле 1919 г. в Лакхнау Всеиндийской мусульманской конференции, выступившей против колониального раздела Османской империи и за сохранение власти турецкого султана-халифа, индий­ские халифатисты создали Халифатистский комитет, в котором выделялись два крыла - радикальное и умеренное.

Советское руководство не без оснований считало, что Великобритания хотела воспользоваться халифатистским движением и, поддержав его, приоб­рести дополнительные рычаги распространения своего влияния на исламский мир. Документы из британских архивов подтверждают, что такие расчеты действительно существовали. Появилось несколько претендентов на титул халифа правоверных, в том числе свергнутый османский султан, мекканский шериф Хусейн бин Али, проигравший войну с Ибн Саудом за контроль над Хиджазом, а также король Египта и Судана Фуад I²⁸. Дискредитированному Хусейну, однако, не удавалось получить поддержку ключевых мусульманских государств. Ряд лидеров выступили с идеей созыва нового всемирного мусуль­манского конгресса, на котором был бы поставлен вопрос о судьбе халифата и, возможно, избран новый халиф. За это, в частности, высказывался уже упоминавшийся индийский Халифатистский комитет. Активно призывали к этому и египтяне, агитировавшие за проведение конгресса в Каире. В еги­петской столице еще в 1924 г. во главе с улама университета аль-Азхар был создан организационный комитет такого конгресса, который первоначально планировал его проведение в марте 1925 г., но затем отложил на год [9, p. 6-7] (цит. по: [10, p. 44]).

Показательны заявления руководителей индийского Халифатистского комитета Абдул Каляма и Шауката Али, сделанные в феврале 1926 г.²⁹ Коснувшись отношения мусульман Индии к Ибн Сауду после того, как он объ­явил себя султаном, Абдул Калям сказал, что большинство индийских мусуль­ман поддержат политику комитета, стремящегося провести в Хиджазе всему- сульманский конгресс, который и должен решить вопрос о будущей форме правления в стране. Шаукат Али, в свою очередь, подчеркнул, что целью кон­гресса должно быть освобождение Аравии от влияния немусульман, и пояснил, что имел в виду Калям, сказав, что халифатисты хотят превратить Хиджаз в республику: «Может быть, Ибн Сауд - хороший человек, но не обязательно, чтобы его сын был похож на него, а еще более возможно, что его внук будет совсем никуда не годен. А в Священном Геджазе нет места для таких людей. Поэтому там должна быть республика, президент, который должен избираться и должен находиться под контролем мусульманского мира». Абдул Калям утверждал, что военной силы Ибн Сауда недостаточно для охраны Хиджаза. Будущий конгресс мог бы принять решение попросить Ибн Сауда взять охрану Хиджаза на себя до тех пор, пока население «не будет в состоянии само защищать себя. Конечно, было бы лучше, чтобы это решение прошло через всемир­ный мусульманский конгресс. Население Геджаза слишком поторопилось».

А на вопрос о возможности избрания Ибн Сауда халифом Абдул Калям ответил: «По моему мнению, султан Ибн Сауд не может быть провозглашен халифом; мусульманский мир также не собирается признавать его таковым». Шаукат Али выразился вполне определенно: «Что касается моего личного мне­ния, то я признаю халифом низложенного султана Абдул-Меджида, хотя он находится не в Турции, а живет в качестве эмигранта за границей». Здесь четко прослеживалась антикемалистская линия индийских халифатистов. Полной противоположностью ей были заявления советских мусульман. О том же быв­шем османском халифе муфтий Зухретдин Аглям от имени Ташкентского духовного управления отзывался следующим образом: «Когда турецкие войска, анатолийские крестьяне и египетские и сирийские арабы под Севастополем и Балаклавой погибали “за родину, религию и халифа”, и когда жены, матери и дети их умирали от холода и голода, в эти кровавые дни султан Абдул-Меджид сидел в своем дворце и предавался разврату с черкесскими женщинами»³⁰.

На Кузнецком Мосту считали не случайным, что наиболее активными сто­ронниками проведения всемусульманского халифатистского конгресса в Каире были представители духовенства стран, находившихся под контролем Великобритании. Несмотря на нежелание мусульманского духовенства многих государств принимать участие в этом мероприятии, Каирский конгресс все же состоялся. Он проходил с 13 по 19 мая 1926 г. На заседании подготовительного комитета была принята хартия, в первой главе которой говорилось, что предсе­дательствовать на заседаниях конгресса будет шейх аль-Азхара, а его замести­тель, назначенный административным комитетом конгресса, будет замещать его во время его отсутствия [11, p. 42-45]. Организаторы мероприятия полага­ли, что попечительство шейха аль-Азхара придаст конгрессу легитимность. Однако из-за отсутствия делегаций из целого ряда влиятельных исламских государств (Персия, Турция, Афганистан и другие) и острых разногласий между участниками организаторам пришлось прекратить его работу после четырех заседаний, не добившись каких-либо результатов.

Это вызвало удовлетворение в Москве. Еще до созыва конгресса в Каире в докладе заведующему Отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) В. Г. Кнорину, подготовленном по материалам спецосведомления и инопрессы, Восточный отдел ОГПУ по поводу этого мероприятия отмечал, что «после лик­видации халифата в Турции англичане развили усиленную деятельность, направленную на воссоздание халифата, но такого, который находился бы под их полным влиянием и контролем... Попытки англичан провозгласить хали­фом одного из своих ставленников в Аравии, как известно, кончились неуда­чей, что заставило их перенести свою деятельность в Египет. Целый ряд данных указывал, что на этот раз кандидатом в халифы намечался король Египта Фуад.

Формальными инициаторами вопроса о воссоздании халифата в Египте высту­пили улема из “Аль-Азхара”»³¹. В докладе сообщалось о резком недовольстве, которое кампания за халифат вызвала в Турции, а индийский Халифатский комитет и индийские националисты присоединились к оппозиции Каирскому конгрессу, поскольку «независимость мнимая и будет большим унижением для мусульман, если будущий халиф окажется под иностранным влиянием». С кри­тикой идеи конгресса выступили сирийцы, отказались участвовать в нем персы, а советское мусульманское духовенство в лице руководства ЦДУ опубликовало свой протест против его созыва. В результате вопрос об избрании халифа из повестки дня конгресса был изъят.

Делегация советских муфтиев на Мекканском всемусульманском конгрессе

В противовес планам проанглийских халифатистов Ибн Сауд в 1925 г., еще до занятия им Медины, намеревался провести конгресс под своей эгидой в Мекке, но тогда ситуация не позволила ему реализовать этот план. Теперь же, в новых условиях, он вновь вернулся к этой идее. Сейчас он фактически уже почти добился признания себя исламским миром в качестве хранителя исламских святынь, хотя было еще немало сторонников передачи их под управление международного исламского комитета. Надо было лишь закре­пить достигнутые успехи и заодно успокоить общественное мнение мусуль­ман других стран, встревоженное агрессивным ваххабитским пуританизмом. Как уже было показано, особенно сильное недовольство по этому поводу выражали индийские мусульмане. Кроме того, Ибн Сауд разработал для кон­гресса совсем другую повестку дня, которая соответствовала и его чисто госу­дарственным интересам. Получив поддержку со стороны представителей мусульманского духовенства многих стран, он принял решение провести все- мусульманский конгресс летом 1926 г.

Отношение советского руководства к концепции халифата, как уже отмеча­лось, не было однозначно негативным. Халифат безоговорочно отвергался только в том случае, если он продвигался проанглийскими силами (а именно так обстояло дело с Каирским конгрессом). В Исполкоме Коминтерна (ИККИ) даже возникла утопическая идея «халифата, находящегося под косвенным вли­янием Коминтерна», который, как говорилось в документе, подготовленном в Восточном отделе ИККИ в сентябре 1921 г. и направленном в ЦК РКП(б) за подписью руководителя отдела С. Брике-Бестужева³², был бы «в современной обстановке силой выдающегося революционного значения». Непонятно, каким образом это могло произойти, если в том же документе утверждалось, что «халифат вообще является фактором реакционным». Но, видим, любое, даже «реакционное» движение в том случае, если оно было направлено против Великобритании, могло интерпретироваться как «революционное». Ставилась задача «вырвать халифат» из рук Англии. Это явилось бы «на Востоке для Коминтерна победой». Однако есть основания полагать, что наивный энтузи­азм авторов документа все же не разделялся высшим руководством СССР.

Естественно, что симпатии Москвы были на стороне мекканского, а не каирского проекта проведения конгресса, так как Египет находился под господ­ством Великобритании.

В этом контексте интересны тезисы одного из писем Чичерина Хакимову с грифом «совершенно секретно», хранящегося в его архиве, - от 3 апреля 1926 г.³³ В нем нарком пишет: «Последние события на Аравийском полуострове во многом подтверждают нашу оценку взаимоотношений между Ибн Саудом и англичанами. Несмотря на внешне занятую Саудом примирительную линию по отношению к Англии и несмотря на попытку английской прессы предста­вить Сауда в качестве друга Англии и опоры английской политики, становится все более ясно, что эти взаимоотношения основаны на взаимной боязни. Англия опасается, что Ибн Сауд сможет мобилизовать вокруг себя мнение антибритански настроенных мусульман и, укрепив свое положение в Геджасе, начнет экспансию в сторону Палестины».

Исходя из сказанного, ставилась задача: «Сауд на целом ряде фактов последнего времени должен убедиться, что англичане не только будут чинить препятствия его дальнейшему усилению, но по мере возможности постараются лишить его плодов его последних побед. Крайне показательным документом является статья в “Таймс оф Месопотамия” от 21/П с.г. В этой передовице, написанной по поводу слухов о вторжении Сауда в Заиорданье, говорится, что нападение Сауда на Заиорданье не является неожиданным для людей, знако­мых с положением в Геджасе, и причиной нападения выставляется боязнь Сауда интриг со стороны Заиорданья и Ирака. Передовица отражает недоверие англичан к Сауду, их враждебное отношение к его успехам».

И далее: «Обострение отношений между англичанами и Ибн Саудом долж­но повлиять на последнего в смысле и ранее наблюдавшихся у Сауда тенденций найти противовес английскому давлению в сближении с другими странами. Заключение договора с Францией и скорый и очень дружественный ответ на нашу ноту о признании показательны в этом отношении. Положение Сауда и выявленные им тенденции дают возможность строить нашу политику в Аравии на содействии усилению Ибн Сауда, на концентрации вокруг его устремлений надежд всех недовольных империалистическими государствами элементов соседних стран Сирии, Палестины, Ирака. Обстановка благоприятна для усиления нашего влияния у Ибн Сауда, и мы должны постараться полно­стью использовать это обстоятельство».

Наверное, нарком был прав в том, что обстановка, действительно, спо­собствовала сближению Советского Союза с Ибн Саудом, который тогда нуж­дался в поддержке со стороны Москвы. Но Чичерин понимал, что для этого еще нужно было решить несколько задач, в чем большую помощь могло ока­зать участие советского мусульманского духовенства в мекканском всему- сульманском конгрессе: «Как для усиления наших отношений с Ибн Саудом, так и для противодействия английским планам в Аравии серьезное значение имеет использование нашего мусульманства путем посылки делегации в Геджас. Посылкой делегации мы преследуем две основных цели: 1) проти­водействие английским планам по проведению в халифы угодного Англии кандидата на всемусульманском конгрессе; 2) обеспечение участия наших мусульман в тех международно-мусульманских органах, которые могут быть созданы для контроля над “святыми местами”. Само собой разумеется, что в этой второй цели основным для нас является возможность благодаря уча­стию наших мусульман в геджасских органах нашего постоянного воздей­ствия на мусульманский мир».

Для достижения поставленных целей наркомом была придумана интерес­ная схема с двумя делегациями: «Основываясь на приглашениях от Сауда, нами будет послана на созываемый Саудом конгресс делегация от наших мусульман, или вернее, две делегации. К официальной делегации наших мусульман на кон­гресс в Мекке по обслуживанию вопросов охраны “святых мест” и паломниче­ства будут присоединены несколько влиятельных в мусульманском мире лиц. Эти лица не будут иметь официальных мандатов, т.е. будут просто паломника­ми. В силу персонального веса лиц, входящих в делегацию, она сможет оказать серьезное влияние на формирование настроений среди паломников, не будучи связанной в то же время официальным качеством, как это будет иметь место в отношении первой делегации. Мы постараемся выслать обе эти делегации как можно раньше с тем, чтобы во время каирского конгресса, который должен состояться 13 мая, представители наших мусульман уже имелись в Мекке, а если каирский конгресс будет отложен, делегации могут быть посланы несколько позже».

Эта схема представлялась настолько важной, что в заключение нарком подчеркивал секретность миссии и самого существования второй «делегации»: «.делегация от ЦДУ является официальной, но представляет только это Управление и больше никого. Это та делегация, которая посылается в силу телеграфного приглашения Ибн Сауда, адресованного ЦДУ. Туркам мы сооб­щим только об этой делегации, которая не должна будет принимать официаль­ного участия в разрешении халифатского вопроса, а ограничится только вопро­сами “святых мест” и паломничества. Другая же делегация, которая будет про­тиводействовать английским планам в халифатском вопросе, является секретной и действует не как делегация в целом, а индивидуально. Вся значи­мость зависит от личного влияния ее членов в мусульманском мире. Об этой делегации мы туркам не будем говорить, и Вы также не должны о ней никому говорить. Члены этой “делегации” суть простые паломники и не больше. Мы еще не знаем персонального состава этой делегации, но возможно, что в извест­ной части эти делегации будут совпадать».

При знакомстве с необычной идеей отправки на всемусульманский кон­гресс двух делегаций неизбежно возникает вопрос о том, кем же были те засе­креченные паломники, задачей которых был срыв британских халифатистских планов. Безусловно, речь идет о хорошо разработанной спецоперации по ока­занию влияния на важную часть международного мусульманского сообщества, используя его освободительный потенциал. Ее детали остаются неизвестными, но результаты, как мы увидим, будут говорить сами за себя.

Сформированная для участия к Мекканском конгрессе основная, «откры­тая» делегация советских мусульман, возглавляемая главой Центрального духовного управления в Уфе муфтием Р. Фахретдиновым, включала следую­щих представителей: Кашшафэтдин Тарджемани (Уфа), Габдеррахман Гомери (Астрахань), Тахир Ильяс (Казань), Мослахетдин Халил (Крым), Махди бен Максуд (Сибирь), Абдель-Вахед эль-Кари (Туркестан).

На конгрессе присутствовали следующие зарубежные представители: 12 человек от Индии (по четыре от Халифатского комитета, Ассоциации улама Индии и Ассоциации «Улама аль-хадис»), 16 человек от государства Ибн Сауда (5 от Неджда и 11 человек от Хиджаза), 3 от Асира, 4 от Явы, 2 от Ассоциации «Иршад Ява», 4 египетских улама в личном качестве, 3 от Палестины, 3 от Сирии, 2 от улама Судана, 3 от Халифатской ассоциации Верхнего Нила, 2 от Турции, 2 от Афганистана и 2 от Йемена.

В то же время отмечалось, что антибритански настроенные халифатисты, например братья Али, присутствовали на «лукновской конференции» персо­нально, а не как представители Халифатистского комитета. Комитет же к концу октября, как раз когда генконсулу были направлены инструкции, еще не выска­зался по поводу своего доклада на конференции в Мекке.

Кстати, в упомянутом выше письме нарком вновь попутно обращался к вопросу о договоре с Ибн Саудом: «...признание Сауда нами ставит на повест­ку дня вопрос о заключении договора по типу договора, предполагавшегося к заключению с Геджасом. Со следующей почтой мы ожидаем от Вас детальных соображений по этому вопросу.

К сожалению, не могли подготовить к отправке настоящей грамоты и постараемся прислать Вам последние с одной из следующих почт. Для того чтобы сгладить возможное недовольство Сауда задержкой грамот, я прилагаю письмо Сауду от моего имени.

Мы думаем, что как это письмо, так и подарки (о них подробно пишет т. Пастухов) помогут Вам рассеять те недоумения, которые могут возникнуть у Сауда и его приближенных в связи с задержкой грамот. Передача подарков должна будет, по нашему мнению, способствовать усилению вашей дружбы с Ибн Саудом и его деятелями».

Кстати, «дипломатия подарков», которая особенно хорошо работает на Востоке, активно использовалась всеми державами, имевшими дипломатиче­ские миссии в королевстве. Решение вопросов о подарках, равно как и о выпол­нении отдельных практических просьб, с которыми обращались некоторые официальные саудовские лица к советским дипломатам, также было частью их повседневной работы и переписки с Центром, к чему мы далее еще вернемся.

Советские дипломаты прогнозировали возможное достижение компро­мисса между Ибн Саудом и индийскими мусульманами, если их представите­ли «и в дальнейшем будут участвовать в мекканском конгрессе и если он обеспечит себе поддержку мусульман других стран». Отсюда понятно, что советским мусульманам, делегация которых, по замыслу советского руковод­ства, должна была участвовать в работе конгресса, была отведена важная роль в поддержке линии противников пробританских сил. Как уже упоминалось выше, одной из главных причин довольно благосклонного (хотя и не безус­ловно позитивного) отношения советского руководства к Ибн Сауду было то, что он, вероятно, рассматривался основной его частью в качестве антагониста проанглийских сил.

Но была и другая точка зрения. В газете «Правда» 8 апреля 1926 г. появи­лась статья, в которой комментировались сообщения английской прессы о намеченном на май Каирском всемусульманском конгрессе для избрания халифа, который одновременно будет председателем «Мусульманской Лиги Наций». Делался логичный вывод, что, коль скоро конгресс будет проходить в столице страны, оккупированной английскими войсками, «необходимо, чтобы в предполагаемой махинации была заинтересована Англия». Однако при этом почему-то утверждалось, что местонахождением Лиги избрана Мекка, которая «в настоящее время находится в руках вождя ваххабитов Ибн Сауда, недавно с согласия Англии провозглашенного королем аравийского государ­ства Геджас. Ибн Сауд изгнал из Мекки не угодившего англичанам короля Хусейна и недавно заключил с Англией договор, по которому за приличную субсидию обязался верно выполнять английские директивы». Еще в большем диссонансе с линией НКИД находилось следующее утверждение: «По всей вероятности, кандидатом на пост халифа явится тот же Ибн Сауд, который, таким образом, постарается выполнить две главные задачи, возложенные на него Англией: 1) ослабить в глазах мусульманских народов престиж Турции, упразднившей халифат, носителем которого были члены низложенной турец­кой династии, и 2) гарантировать влияние Англии на мусульманские народы, обеспечив за нею влияние на будущего халифа»³⁴.

Чичерин был в ярости: в статье все было поставлено с ног на голову. Ибн Сауд рассматривался не как антагонист англичан, а как их ставленник. На это следовало остро реагировать. Вслед за публикацией главному редактору «Правды» Ф. А. Ротштейну были направлены два письма.

Первое - докладная записка Пастухова Чичерину (копия - Ротштейну) от 9 апреля 1926 г., в которой сообщалось: «В “Правде” от 8 апреля с.г. появилась заметка “Возрождение халифата под английским покровительством”, в которой анонимный автор рассматривает Ибн Сауда как английского агента, который должен будет способствовать проведению плана Англии в халифатском вопро­се. Отмечая, что созыв каирского конгресса отвечает интересам английской дипломатии, автор в качестве подтверждения этого приводит то обстоятель­ство, что местонахождением новой “Лиги наций мусульманских народов” избрана Мекка, находящаяся в руках Сауда. Появление в нашей прессе подоб­ного рода заметок, выявляющих полное незнание настоящего положения хали­фатского вопроса, может крайне неблагоприятно отразиться на проводимой нами в этом вопросе политике как в Аравии, так и среди нашего мусульманства. Кроме того, подобные выпады против Сауда могут быть доведены до его сведе­ния нашими антагонистами и затруднить работу т. Хакимова. В неловкое поло­жение мы попадаем и перед турками, которым мы советуем послать делегацию на конгресс Ибн Сауда. Необходимо принять меры к тому, чтобы хотя бы в наших центральных газетах не помещались подобные “размышления”, под­рывающие политическую линию, проводимую нами»³⁵.

Этому вопросу Чичерин придал настолько большое значение, что вслед за запиской Пастухова он уже на следующий день направляет еще и свое сердитое письмо Ротштейну. Напомним, что нарком всегда настойчиво, хотя и безуспеш­но, пытался добиться того, чтобы все публикации в прессе по вопросам внеш­ней политики согласовывались с НКИД. Он писал: «Я считал бы чрезвычайно важным войти в контакт со всей нашей печатью по вопросам, возбужденным в записке 9-го апреля тов. Пастуховым. Ибн Сауд давно перестал быть англий­ским ставленником.

Это теперь одна из крупных руководящих личностей Востока, играющая роль в наступлении нового периода в развитии этих народов. Англия теперь старается с ним заключить компромиссы, но он, идя на некоторые компромис­сы, вообще продолжает самостоятельную линию. Говорить о нем, как об английском ставленнике, как это делает “Правда”, может повредить дальней­шему развитию наших отношений и может затруднить нашу работу, между прочим, в связи с предстоящим конгрессом на Ближнем Востоке и с предстоя­щим паломничеством. Крайне важно, чтобы наши органы печати не выступали с заявлениями, свидетельствующими о незнании нынешней действительности или вредящими дальнейшему развитию отношений на Ближнем Востоке».

Итак, правительство в ответ на запрос Духовного управления мусульман разрешило делегации советских мусульман выехать в Мекку для участия во Всемирном мусульманском конгрессе под эгидой саудовского монарха.

Решения конгресса

Конгресс проходил в Мекке с 7 июня по 5 июля 1926 г. В АВП РФ хранится со ссылкой на сообщение ТАСС от 19 марта 1926 г. следующий текст телеграм­мы Центрального духовного управления мусульман из Уфы, направленной председателю ЦИК СССР М. И. Калинину за подписью муфтия Ризаэтдина Фахретдинова: «Подведомственное Центральному духовному управлению мусульманское население РСФСР всецело присоединяется к протесту индий­ских мусульман против созыва халифатского конгресса в Каире. Конгресс дол­жен быть созван в стране, находящейся вне сферы влияния империалистиче­ских держав. Этому условию не удовлетворяет состоящий под господством Англии Египет, где нет гарантии для свободного выявления мусульманами их истинного мнения. Созыв Конгресса в Мекке как священном для всех мусуль­ман месте вполне соответствовал бы задаче, стоящей перед Конгрессом»³⁶. Исследователь этого вопроса В. С. Романенко приводит телеграмму в варианте, опубликованном в газете «Известия»³⁷, в котором в конце добавлено: «при условии ограждения этого от влияния империалистов». Вероятно, при публи­кации текст был таким образом усилен. Вышеупомянутый автор рассматривает данную позицию руководства мусульманской общины России как проявление ее роли инструмента поддержки внешнеполитического курса Москвы в ислам­ском мире [10, с. 18].

Одно из приложений к сводке прессы, подготовленное Отделом Ближнего Востока НКИД и направленное для ознакомления Хакимову, содержало пере­вод интервью секретаря делегации советских мусульман, Тагира Ильяса из Казани, данное им по прибытии делегации российских мусульман в Константинополь и опубликованное вместе с другими материалами по Конгрессу в Мекке в турецкой газете «Джумхуриет» от 28 августа 1926 г. В нем он, в частности, «прошелся» по прежнему правителю Хиджаза: «Освободив Геджас от узурпатора и тирана Хусейна и его сыновей, недждский султан Абдель Азиз бин Сауд созвал представителей всего мусульманского мира на конгресс в священную Мекку для обсуждения вопросов о благоустройстве Мекки и об облегчении передвижения паломников». Не обошлось и без пропагандистских ноток: «Разумеется, в эпоху царизма русские мусульмане не смогли бы принять участие в подобном конгрессе. В те времена никоим образом не разрешалось общение между русскими мусульманами и турками, единокровной Турцией. Северным туркам (следовало бы сказать: ”тюркам”. - В. Н.), обучавшимся в Турции, ставились преграды к созыву ученых съездов. Но в настоящее время весь мусульманский мир видит, как много выиграли русские мусульмане благо­даря законам советской власти о свободе верований и религиозных учений»³⁸.

В отличие от Каирского, Мекканский конгресс, как можно судить по списку участников, был очень представителен. В Москве не мог не вызвать удовлетво­рения тот факт, что Р. Фахретдинов был избран одним из двух сопредседателей конгресса.

Вопрос о халифате на конгрессе вообще не обсуждался.

Кстати, вскоре после Всемусульманского конгресса в Мекке, а именно в конце октября - начале ноября 1926 г., в СССР собрался свой съезд мусуль­ман - Внутренней России, Сибири и Казахстана. В какой-то мере его решения перекликались с теми, что были приняты ранее в Мекке.

В одном из интервью Р. Фахретдинова муфтий охарактеризовал события в Аравии в таком духе: «После упорной и победоносной борьбы со ставленни­ком англичан Хусейном и его сыном Али вождь ваххабитов Ибн Сауд объеди­нил значительную часть арабских земель и создал независимое арабское госу- дарство»³⁹. Симпатии советской делегации, действовавшей в соответствии с полученными от властей указаниями, явно были на стороне саудовцев.

Показательно, что Конгресс принял ряд постановлений антиколониальной направленности. В частности, было решено: «Обратиться от имени всех мусуль­ман к французскому и английскому правительствам, правящим в Сирии на основании мандата от Лиги Наций, с требованием о передаче Геджасской жел. дор. как построенной в свое время на пожертвования мусульман всего мира в распоряжение правительства Геджаса и Исполкома Конгресса»⁴⁰. На семнад­цатом заседании собравшиеся разошлись в вопросе о том, кому поручить стро­ить железную дорогу между Джиддой и Меккой. Одни считали, что для осу­ществления этого проекта нужно было создать специальный комитет, другие - что этим мог бы заняться исполнительный комитет Конгресса. Договорились о следующем: «Конгресс решил направить проект в исполнительный комитет, выбрав некоторое количество его членов для организации в их странах, соот­ветственно, комитетов по подписке, условившись, что названные члены будут связываться с исполнительным комитетом, перешлют ему квитанции и будут следить за прохождением собранных средств» (цит. по: [10, c. 143])⁴¹. По реше­нию конгресса, железные дороги должны были стать вакфами, доходы от них - помещены в надежные финансовые учреждения и расходоваться согласно учредительному документу вакфа и по решению исполнительного комитета.

Рассматривался вопрос о рабстве в Хиджазе, и по предложению индий­ского делегата, который в жесткой форме осудил его сохранение, комиссия инициатив решила передать его на рассмотрение конгрессу, высказав мнение, что «правительство Хиджаза должно запретить всякое рабство, имеющее место в Хиджазе и противоречащее нормам шариата». Это предложение было принято. В дискуссиях делегаты выражали обеспокоенность ужасными сани­тарными условиями в Хиджазе во время хаджа и в деталях обсуждали меры, необходимые для улучшения обстановки. Они говорили о свирепствующих там во время паломничества болезнях и эпидемиях, напоминали, что король Египта ежегодно посылает туда дары и пожертвования на медицинские цели. Делегаты призвали мусульманские правительства и народы направлять в Хиджаз медицинские миссии для приема паломников, создавать и уком­плектовывать больницы и пункты мобильной помощи, строить специальные скотобойни для жертвоприношений, общественные туалеты, улучшать каче­ство воды в Мекке с помощью строительства системы дренажа, установки насосов на резервуарах и колодцах. Рекомендовалось также усовершенство­вать порт в Джидде, наладить учет паломников, сконцентрировать в одной казне имущество умерших паломников, чтобы обеспечить его возвраще­ние и т.д. [10, с. 137-140]. Делегация советских мусульман предлагала несколько проектов решений, в том числе об охране здоровья паломников, которые были приняты конгрессом [13].

Кроме того, по предложению шейха Рашида Риды конгресс постановил: «Заявить от имени Конгресса требование о возвращении Королевству Геджаса всегда входивших в состав его местностей Акаба и Маан, насильственно присо­единенных англичанами к Трансиордании» [10, с. 146]. Таким образом, Ибн Сауду удалось добиться поставленной им цели - получить поддержку мусуль­манского мира по вопросу включения в состав его государства территорий, которые англичане решили сохранить под своим контролем в рамках карты Ближнего Востока, начертанной ими после распада Османской империи. Тем не менее поддержка этого постановления не была единодушной: египетская, афганская и турецкая делегации в знак протеста покинули зал в ходе последне­го, восемнадцатого, заседания.

В архиве Чичерина находится полученный из генконсульства в Джидде неподписанный (естественно, секретный) документ от 2 апреля 1927 г. с оцен­кой итогов Всемусульманского конгресса в Мекке (неясно, почему столь важ­ный документ был направлен в наркомат с таким опозданием). В нем, в частно­сти, говорилось: «Оба мусульманских конгресса, которые состоялись в 1926 году, нашли себе единодушную оценку. В то время как Каирский Халифатский конгресс по общему признанию прессы как восточной, так и евро­пейской, потерпел политический крах, та же пресса столь же единодушно при­знала успех мекканского конгресса... Самое любопытное, что бросается в глаза при ознакомлении с многочисленной литературой, посвященной конгрессу, это то обстоятельство, что львиная доля этой литературы падает на период до кон­гресса. Наоборот. окончание конгресса не вызывает почти никаких откликов, а результаты его - никакой оценки и комментариев. И это повсеместно, кроме Индии, где конгресс вызвал продолжающуюся до сих пор жесткую полемику и борьбу, не являющуюся чем-то случайным, а вытекающую из обстановки, в которой созывался и протекал конгресс».

Авторы документа, называя цели, которые Ибн Сауд ставил перед собой, созывая конгресс (согласно его обращению в газете «Умм аль-Кура» от 2 апре­ля 1926 г.), подчеркивали, что «Ибн Сауд считает Геджас духовным достижени­ем всего мусульманского мира... Это обращение должно было опровергнуть распространенные слухи о нетерпимости ваххабитов, их дикости, фанатизме, и тем самым лишить врагов Ибн Сауда важнейшего оружия против него... Именно этими мотивами созыва конгресса и объясняется его программа - сосредоточение внимания мусульман на положении Геджаса и проекте реформ в нем, требующих, несомненно, денег».

«В случае же, если бы попытка созвать конгресс не увенчалась успехом, - говорилось в документе, - Ибн Сауд мог бы парировать всякие нападки на его управление и на самое пребывание в Геджасе указанием на полное безразличие мусульманского мира к судьбам священной страны. Необходимо отметить, что к таким аргументам Ибн Сауд уже прибегал после неудачи его попытки созвать конгресс в Мекке в 1925 г., еще до занятия им Медины и Джидды».

Авторы документа утверждали, что успех конгресса в Мекке с самого начала вовсе не был гарантирован, поскольку короля будто бы поддерживали только индийские халифатисты, «с которыми у него была договоренность еще до того, как он предпринял свое наступление на Геджас. Ссылаясь в своем приглашении на конгресс на “взятые на себя обязанности”, Ибн Сауд имеет в виду именно свои обещания, данные им дважды индусским делегациям, приезжавшим в Геджас после занятия им Мекки». Суть его посулов состояла в том, что Ибн Сауд обещал полную свободу вероисповедания в Хиджазе всем толкам ислама.

Дипломаты делали вывод, что успех конгресса в целом и поддержка индий­ских халифатистов объяснялись тем обстоятельством, «что, независимо от своей программы, Мекканский конгресс являлся противопоставлением халифатской затее Каира». Тот же мотив в заявлении мусульман СССР побудил Турцию после некоторых колебаний поддержать Ибн Сауда. В документе приводилось в каче­стве примера заявление турецкого посла в Египте Мухиддина-паши: «Мы доста­точно пострадали от халифата, халифатского вопроса для нас не существует»⁴². Действительно, противоречия между идеями халифатистов и антихалифатской линией кемалистского руководства Турции были весьма сильными, но тем не менее общие интересы остались, что проявило себя позднее.

Давая общую оценку конгресса, дипломаты заключали: «1) Подготовка и созыв Мекканского конгресса способствовали и усугубили крах каирского конгресса и тем самым дискредитировали англо-египетскую халифатскую затею; 2) Мекканский конгресс содействовал упрочению авторитета Ибн Сауда и тем самым сыграл положительную роль в деле его эмансипации от империа­листических влияний; 3) Конгресс провел некоторую положительную работу по вопросам практического характера, касающихся Геджаса, но одновременно в результате провала всех попыток индийских халифатистов придать ему панисламский характер в специфическом смысле этого слова доказал полную беспочвенность панисламизма и невозможность проведения интернациональ­ных панисламистских акций. Это последнее обстоятельство подтверждается и безуспешностью попыток создания интернациональной панисламистской организации, отчетливо выявившейся за истекший с момента конгресса год».

Решения конгресса на самом деле не могли не вызвать удовлетворения у советского руководства (ведь фактически произошла религиозная реабилита­ция Ибн Сауда). Но нельзя сказать, что все решения Конгресса соответствовали его планам. В частности, им противоречило следующее решение, принятое вопреки возражениям делегации советских мусульман (только непонятно, насколько решительно они выражали свое недовольство): «Выразить от имени всех мусульман пожелание, чтобы Геджас в целях сохранения своей самостоя­тельности не предоставлял иностранцам концессии на своей территории»⁴³. Рассказывая об этом решении в своем интервью, муфтий Фахретдинов добав­лял: «Ибн Сауд вполне присоединился к этому пожеланию»⁴⁴.

Курды, Маан и Акаба

На полях Мекканского конгресса делегаты обсуждали и курдский вопрос, особенно актуальный для Анкары. Безусловная поддержка советскими вла­стями кемалистской Турции, в которой их привлекал ее «антиимпериалисти­ческий потенциал», осуществлялась и через каналы духовных управлений мусульман. Любое движение против новой власти внутри Турции рассматри­валось в Москве как реакционное, вдохновляемое реакционными и феодаль­ными силами, обслуживавшими интересы империалистов. В таком ключе виделось и движение курдов, хотя еще не так давно Россия симпатизировала их национальным чаяниям. Ведь во время Первой мировой войны курды помогали русским войскам в войне с Османской Турцией. Но создать незави­симое государство им не удалось.

В 1920-е гг. турецкие курды неоднократно поднимали восстания, самым крупным из которых было начатое незадолго до Мекканского конгресса высту­пление под руководством пиранского⁴⁵ суфийского шейха Саида при поддержке шейхов ряда племен юго-восточной Анатолии и Комитета «Азади» («Свобода»), объединявшего представителей городской интеллигенции и профессиональ­ных кругов. В феврале 1925 г. турецкое правительство направило на подавле­ние восстания 50-тысячный воинский контингент, и в результате боев повстан­цы потерпели поражение, их лидеры были убиты. 10 мая 1925 г. Ташкентское мусульманское духовное управление Назарат-и-Диния обратилось с воззвани­ем ко всем мусульманам в связи с этим восстанием. В сообщении, опубликован­ном в советской прессе, говорилось, что оно раскрывало «контрреволюцион­ную сущность этого восстания». Воззвание указывало, что «шейх Саид, являю­щийся орудием английского империализма, в своей борьбе против турецкого правительства использовал также религиозные лозунги». Показателен антиха- лифатистский пафос воззвания: халифат (во всяком случае, османский) - это, с одной стороны, «игрушка в руках империалистов», с другой - препятствие на пути развития. Также говорилось, что шейх Саид вместе с турецкими контрре­волюционерами «требовал восстановления халифата, который осужден истин­ными мусульманами, стремящимися к культурно-экономическому возрожде­нию народов Востока». Антитурецкая направленность курдского протестного движения, естественно - под водительством родоплеменной верхушки, застав­ляла в то время Москву во имя поддержки кемалистов отступить от привычно­го курса на поддержку национальных чаяний народов мусульманского мира. В этом контексте рассматривалось стремление шейха Саида к образованию самостоятельного курдского правительства: «Успех шейха Саида, подкуплен­ного англичанами, привел бы к тому, что управление Курдистаном неизбежно попало бы в руки англичан». И далее: «Назарат-и-Диния призывает все созна­тельное и честное мусульманское духовенство предать проклятию иностран­ных империалистов и их прислужников»⁴⁶.

Курдский вопрос не волновал Ибн Сауда. А вопрос об Акабе и Маане, о котором уже говорилось выше, имел для него принципиальное значение. Споры о принадлежности Акабы восходят к 1841 г., когда на Лондонской кон­ференции было принято решение о передаче Египту контроля над Синаем и некоторыми красноморскими гарнизонами, в том числе и Акабой. В 1890­1905 гг. Турция управляла Акабой как частью вилайета Хиджаз [14, p. 41]. Затем, с учетом растущего недовольства египтян и ультимативных требований Лондона, турки решили включить ее сначала в санджак Медину, а в 1910 г. передали в Дамасский вилайет⁴⁷. В то время, когда вооруженные отряды араб­ского восстания заняли Акабу и Маан, напоминали английские дипломаты, турки не считали их частью Хиджаза. Англичане использовали все эти факты в качестве аргументов в спорах с Ибн Саудом о принадлежности этих террито­рий, которые король считал неотъемлемой частью своих владений.

Кстати, когда в августе 1926 г. бедуинские отряды Ибн Сауда попытались занять форт Кал‘а Мудаввара близ границы Трансиордании с Хиджазом, и в Лондоне возник вопрос о том, как реагировать на это, министр иностранных дел сэр Остин Чемберлен решил не поднимать вопрос о территориальной при­надлежности форта перед Ибн Саудом, так как это неизбежно привело бы к спорам о принадлежности Маана и Акабы. Томас Спринг-Райс, сообщая об этом в письме заместителю министра по делам колоний, писал: «Известно, что Ибн Сауд призывал недавний мусульманский конгресс в Мекке высказать мне­ние, которое расходится с мнением правительства Е. В. Министр иностранных дел считает, что не нужно вступать в дискуссии об этом перед началом перего­воров о заключении нового договора, особенно потому, что верховный комис­сар Палестины не подкрепил притязания правительства Е. В. эффективной оккупацией»⁴⁸. Это показывает, насколько большое значение придавали англи­чане заключению нового договора с Ибн Саудом (в качестве «старого» рассма­тривался договор Лондона с Недждом от 1915 г.). В дальнейшем по поводу территориального размежевания между Хиджазом и Трансиорданией среди английских ведомств развернулась активная переписка с целью определения переговорных позиций.

Список сокращений

АВП РФ - Архив внешней политики Российской Федерации

РГАСПИ - Российский государственный архив социально-политической истории

Источники

АВП РФ. Ф. 0127. Оп. 1. П. 3. Д. 26; Ф. 4. Оп. 12. Д. 962. № 69; Ф. 4. Оп. 12. Д. 970. № 69; Ф. 119. Оп. 2. Пор. 1. П. 1; Ф. 190. Оп. 2. Пор. 1. П. 1; Ф. 190. Оп. 2. Д. 1. П. 1; Ф. 190. Оп. 9. Пор. 1. П. 1.

РГАСПИ. Ф. 17 «ЦК РКП(б) - ЦК КПСС». Оп. 85 «Секретный отдел» (1926­1934). Д. № 171; Ф. 495. Оп. 154. Д. 76.

Ас-Сияса. 16 марта 1926 г.

Известия ЦИК СССР и ВЦИК. № 63(2694). 18 марта 1926 г.

British Embassy Istanbul to FO. 23 September 1935. FO 371/19011, E 5944/341/25.

FO 78/3131. 1880. January 9.

FO 78/3314. 1881. February.

Letter from the Politicel Officer, Muntafik Division, Nasiriyah, to the Civil Commisioner, Bagdad, 12 May 1919. British Public Record Office, MSS, Foreign Office. Vol. 4147. Document № 118698.

Letter from Prince Faysal to Sir General Allenby. Cairo, 1919. British Public Record Office, MSS, Foreign Office. Vol. 4146. Document № 108194.

Letter to the Rt. Honourable Arthur James Balfour from Reginald Wingate, British High Commissioner, 3 October 1918. British Public Record Office, MSS. Vol. 3390. Document № 177596.

The Times. 1877. June 25.

Thomas Spring-Rice to Under-Secretary of State, Colonial Office. FO 371/11444, E 4949/572/91.

Zohrab to Alston. FO 78/3131. 1880. January 12.