Междисциплинарное исследование Мусы Бигиева о понятии «йаджудж-маджудж»

Введение

В 1933 г. в Берлине была опубликована небольшая работа М. Бигиева под названием «Йаджудж, согласно чудесным выражениям благородных аятов Драгоценного Корана». В биографии М. Бигиева этот год относится к периоду его жизни в эмиграции, начавшейся осенью 1930 года [1, s. 14], ког­да он тайно покинул территорию СССР. Хронология событий в биографии ученого в этот период жизни восстановлена лишь в общих чертах. В ней все еще встречаются пробелы и противоречивые данные. Попытка детализации биографии ученого в последние годы его жизни была предпринята мною в одной из публикаций [2], где речь шла о событиях 1938-1949 гг. В данной ра­боте будет затронут более ранний этап его биографии, а именно 1930-1937 гг.

Книга «Йаджудж...» была закончена весной 1930 г., а осенью того же года М. Бигиев принял решение покинуть СССР. Создав видимость подготов­ки к бегству в Финляндию, М. Бигиев ввел в заблуждение следившие за ним спецлужбы и благополучно прибыл в Ферганскую долину. Здесь ему оказали помощь его друзья Абдуррахман Насретдин, Сабир ахун Андижани и Халим ахун Оши¹. С их помощью ему удалось пересечь территорию Киргизии и, до­бравшись до советско-китайской границы, успешно ее пересечь, правда, неле­гально. Так политический беженец М. Бигиев оказался в Кашгаре - столице Восточного Туркестана. Он писал, что этот путь был самым трудным и дол­гим из всех возможных путей для бегства, однако выбора не было, поскольку к тому времени все остальные пути перед ним уже закрылись [1, s. 14].

Восточный Туркестан был аннексирован Китаем еще в конце XIX в. Поэтому неудивительно, что местные власти не могли потерпеть пребыва­ния М. Бигиева в этом мусульманском крае и вынудили его покинуть страну. Целых четыре месяца [1, s. 14] в сопровождении конвоя через горные доли­ны и перевалы Памира ученый добирался до китайско-афганской границы. Наконец, в апреле 1931 г. М. Бигиев прибыл в Кабул, где провел сорок дней в качестве почетного гостя короля Надир шаха [4, с.د)5)]. Монарх распоря­дился об оформлении для гостя афганского заграничного паспорта [3, s. XII]. М. Бигиев пишет, что именно в это время он задумал еще одно путешествие по мусульманскому миру, с посещением Ирака и Ирана, в которых ему еще не доводилось бывать прежде [1, s. 14]. По воспоминаниям Йусуфа Уралги- рая, который хорошо знал М.Бигиева, из Афганистана М. Бигиев отправился в Индию, а затем - в Египет. В ноябре 1931 г. он уже был в Финляндии, а в декабре 1931 г. принимал участие в работе Всемирного исламского конгресса в Иерусалиме [3, s. XII]. В июле 1932 г. М. Бигиев присутствовал на заседани­ях Первого турецкого исторического конгресса, проходившего в Анкаре [5, б. 4]. После конгресса М. Бигиев вновь отправился в Финляндию [6, s. 201, 237], где занимался поисками средств для публикации в Берлине книги «Йад­жудж.» [6, s. 95]. О том, что в 1933-1934 гг. М. Бигиев жил в Финляндии, свидетельствуют многочисленные фотографии, на которых он запечатлен вместе с представителями татарской диаспоры этой скандинавской страны [6, s. 177, 207, 273].

Вероятно, в этот период времени М. Бигиев посещал Берлин лишь на­ездами. Здесь в одном из крупнейших культурных центров Европы он и его товарищи, среди которых был Габдульбар Мухаммедов, занимавшийся орга­низацией издательства, и представитель финской татарской диаспоры Гимад эфенди Джамал, который финансировал ряд издательских проектов, нача­ли большую работу по созданию татарского издательского центра «Zonna- Кояш», призванного обеспечивать духовные и интеллектуальные запросы татарских и в целом тюркских эмигранских кругов. В частности, предпола­галось, что в издательстве будут печататься художественная, религиозная, философская, научная и музыкальная литература, журналы, газеты, катало­ги, справочная и образовательная литература на татарском языке, а также на других восточных языках - как на арабице, так и на новой турецкой графи­ке - латинице [5, 4-я стр. обл.]¹.

В рамках этого проекта М. Бигиеву удалось издать книгу «Йаджудж...», которую профинансировал его друг Мухитдинджан ахунд Баба Курбан, про­живавший в Кашгаре. Кроме этого, ученый издал в Берлине такие работы, как «Женщина в свете священных аятов Драгоценного Корана», «Мучениче­ская смерть халифы Азиза»², «Морфология лексических единиц Драгоценного Корана»¹. В целом же в берлинском издательстве «Zonna-Кояш» М. Бигиев планировал издать от тридцати до сорока небольших книг [7, б. 2]. В частности, на 4-й странице обложки книги «Забытые страницы истории» за подписью М. Джаруллаха перечислены названия девятнадцати работ запла­нированного цикла.

В 1935 г. М. Бигиев покинул Европу, направившись в Египет. О его пре­бывании в этой стране свидетельствуют несколько книг, изданных в Каире в течение указанного года [8, с. 164]. Можно предположить, что это были кни­ги, которые ему не удалось издать в Берлине. Только после завершения дел в Каире ученый отправился в Ирак и Иран, где провел чуть более года [1, s. 14], в течение которого изучал теорию и практику шиизма. 26 августа 1936 г. [4, с.10) ى)] М. Бигиев, будучи в Тегеране, собственноручно вручил шиитскому шейху сеййиду Мухсину Амину ал-Амили список из четырех вопросов о раз­личных аспектах шиитской религиозной практики, на которые он надеялся получить ответ.

Предположение о перемещениях М. Бигиева в 1935-1936 гг. подтвер­ждается сообщением Й. Уралгирая, который писал, что в 1935-1937 гг. М. Бигиев посетил Египет, Ирак и Иран [3, s. XVIII].

Причины внимания Мусы Бигиева к понятию «йаджудж-маджудж»

Итак, по какой причине М. Бигиев посвятил свою книгу кораническо­му персонажу, называемому «йаджудж-маджудж», и почему при переводе названия книги на русский язык в настоящей статье не была использована, казалось бы, уместная в данном случае библейская параллель, называемая Гог-Магог? Ответы на эти вопросы даются в самом источнике, однако, пре­жде чем их озвучить, считаю необходимым сказать несколько слов о предпо­сылках написания ученым этой работы.

Будучи неординарным религиозным мыслителем, М. Бигиев уделял пристальное внимание таким моментам религиозной теории и практики, которые, казалось бы, давно устоялись и истинность коих не вызывает сомне­ний. Он исследовал и разъяснял как фундаментальные явления исламской парадигмы, так и несущественные, на первый взгляд, вопросы. Например, М. Бигиев поставил в центр внимания мусульманской общественности ши­рокой спектр проблем, касающихся теории и практики исламского поклоне­ния и повседневного поведения, в частности, проблему ритуального поста в высоких географических широтах и искупления за его несоблюдение, вопрос об аннулировании правовых аятов (пасх) и замене их другими, нерешенные проблемы запретного (харам) и дозволенного (халяль) в пище, проблему опьяняющих напитков (мускират) и многие другие¹. На другом краю спектра исследованных М. Бигиевым теологических проблем находятся, казалось бы, абстрактные вопросы, как, например, вопрос о всеохватности божьей милости², о т.н. «первородном грехе», об истинном смысле сотворения женщины из ребра Адама³ и т.д. Эти и многие другие вопросы хотя и не имели какого- либо отношения к тонкостям религиозной обрядовой практики, тем не менее на протяжении веков формировали у мусульман искаженные мировоззренче­ские установки. Поэтому М. Бигиев и взялся изучить, пересмотреть и донести до общественности доселе остававшиеся неизвестными смыслы.

В русле сказанного выше проницательный взгляд ученого был при­влечен также и к темам, относящимся к сфере корановедения и экзегетики. Ученый считал, что понятия йаджудж и маджудж, Харут и Марут, Обитате­ли пещеры, Зулькарнайн, Муса и Хизр, птицы Ибрагима, корова, упомяну­тая в Торе, остаются нераскрытыми [9, титул]. Его совершенно не устраивали разъяснения, предложенные армией мусульманских богословов прошлого. В результате самостоятельного богословского изучения, анализа и осмысления перечисленных вопросов (иджтихад)⁴ [9, б. 2] ученый задумал издать цикл работ, в которых намеревался поделиться собственным видением каждой из перечисленных проблем.

Первой работой задуманного цикла стала книга «Йаджудж...». По свое­му обыкновению М. Бигиев адресовал ее прежде всего студентам религиозных учебных заведений (шакирдам), занимающимся постижением религиозных знаний, а также богословам, ожидая от них критических отзывов. В качестве главной цели написания и распространения этой книги он обозначил привле­чение внимания мусульман к глубинным смыслам Корана и более активного привлечения изложенных в нем истин к формированию их мировоззрения.

Затронутая тема, а также некоторые косвенные вопросы, без обращения к которым полноценное раскрытие главной проблемы было бы невозмож­ным, рассмотрены автором в двенадцати параграфах. В них автор обращается к таким темам, как авторская этика и методика научного поиска, которая по­зволила ему по-иному взглянуть на давно известные вещи; предпосылки ги­потез ученого о понятии «йаджудж-маджудж»; религиозные книги семитов, их содержание и имеющиеся в них данные о Гоге-Магоге; «йаджудж-маджудж» в Коране и исламской литературе; критика утверждений мусульман­ских экзегетов о «йаджудже-маджудже» и ряд других. Весьма интересными представляются рассуждения М. Бигиева о том, допустимо ли ставить знак равенства между понятием «йаджудж-маджудж» и тюрками, как это обычно делалось в средневековых мусульманских трактатах. Интересны его наблю­дения и неожиданные выводы об этимологии слова Тора/Таурат, которую ученый относил к тюркским истокам.

В свете сказанного выше рассматриваемая работа М. Бигиева представ­ляет собой уникальный образец глубокой междисциплинарной аналитиче­ской работы, выполненной на материале источников трех мировых религий. В ней переплетены несколько направлений научно-исследовательской рабо­ты: сравнительно-источниковедческое, культурно-историческое; компара­тивно-лингвистическое и тюркологическое. Подход ученого к исследованию является новаторским, он значительно расширяет область интересов му­сульманской учености. Особенно привлекателен в этом смысле явный тюр­кофильский акцент этой работы, который вводит в мусульманскую интеллектуальную ойкумену идею о тюрках как об одном из краеугольных камней цивилизации.

Говоря о причинах обращения к понятию «йаджудж-маджудж», М. Би- гиев признает, что, поскольку существующие мусульманские представле­ния об этом понятии целиком основаны на заимствованиях из доисламских источников, то им присущи неоднозначность, противоречивость и пагубное влияние на мусульман. Он приводит свидетельства того, что мусульманская трактовка понятия «йаджудж-маджудж», а также истории о Зулькарнайне и ряд других моментов восходят к соответствующим сюжетам Библии, в част­ности, к повествованиям пророческих книг, к видениям Иоанна Богослова и пр. Такие заимствования, считает М. Бигиев, являются результатом склон­ности толкователей Корана увлекаться переносом содержания доисламских религиозных источников в материал своих комментариев (тафсир) и теоло­гических трудов. В итоге он заклеймил подобную практику, называя ее из­вращением Корана (тахриф), невежеством и преступлением [9, б. 4].

Особенно жестко М. Бигиев осуждает практику слепого заимствования древними мусульманскими учеными данных христианских географических карт, равно как и популяризацию ими подобных данных в мусульманской среде. В частности, М. Бигиев обращает внимание, что на упомянутых картах земли к северу от Палестины, являющиеся отчизной тюрков, обозначены как «Земли Гога-Магога». Этот вымысел перекочевал на географические карты и в труды мусульманских ученых, которые, вторя своим иудейским и христиан­ским предшественникам, писали, что Гог-Магог являются двумя тюркскими народами. М. Бигиев усматривал в этом пример того, как выдумки древних ставились мусульманскими учеными выше соответствующих аятов Корана. Он писал: «Я дистанцируюсь от проявления небрежности по отношению к великому тюркскому племени, вызванной только лишь унизительным под­ражанием (таклид) могущественным иудейским чарам и невежеству христи­анского мира; от приписывания аятам Драгоценного Корана того, чего в них нет; от баловства со словами Драгоценного Корана» [9, б. 5].

Сравнивая сообщения доисламских источников с тем, что было низве­дено в Коране, М. Бигиев заключает, что данные Ветхого Завета и Корана о существах, называемых, соответственно, Гог-Магог и «йаджудж-маджудж», подразумевают совершенно разные вещи и что соответствующие аяты Ко­рана никак не связаны с библейскими историями. Ученый подчеркивает, что истории неизвестно о существовании когда-либо в прошлом народа или государства, носящего название Гог-Магог, и что они существовали лишь в «воображении и видениях» иудеев. Ученый отмечает, что его поражала гип­нотическая сила «иудейских чар», которой удалось полностью подчинить себе умы мусульманских ученых. Один из примеров такой зачарованности М. Бигиев усматривает в том, что мусульманские ученые не заметили лежа­щего на поверхности простейшего факта, а именно: в Коране частица «йа» не является составной частью слова «йаджудж», но является арабской частицей обращения. И далее ученый задается вопросом: по какой причине нечто, что в Ветхом и Новом Заветах названо словом «джудж», в Коране названо словом «йа джудж»? М. Бигиев пишет, что именно благодаря дифференциации этой, казалось бы, малозначимой частицы обращения «йа» для него полностью раскрылись сокровищницы смыслов, заключенных в понятиях «джудж-маджудж».

Таковы некоторые из мотивов, побудивших М. Бигиева обратиться к подробному сравнительному исследованию понятия «йаджудж-маджудж».

Исследование доисламских источников

Напомню, что рассматриваемая работа М. Бигиева является, возмож­но, единственным в своем роде мусульманским исследованием, в котором для решения определенной проблемы, являющейся составной частью исламско­го дискурса, автором были изучены и использованы священные писания пре­дыдущих монотеистических религий, а именно: Тора, Ветхий Завет¹ и Новый Завет. Сам факт привлечения внимания мусульман к материалу доисламских писаний являлся шагом экстраординарным, поскольку в отдельно взятой практике татарской, а также османской мусульманской учености и книжной традиции (коль уж М. Бигиев написал эту работу на татаро-османском языке) не было принято обращаться к такого рода источникам, хотя мусульманский книжный мир был переполнен трактатами полумифического содержания, в частности, о доисламских пророках, начиная с фигуры Адама, в основе которых лежит массив иудео-христианской религиозной, в основном апокрифи­ческой литературы.

Для М. Бигиева подобных барьеров не существовало, ведь вопрос о природе понятий Гог-Магог и «йаджудж-маджудж» носил межрелигиозный характер. Поэтому, взявшись опровергнуть идентичность этих понятий в иу­даизме, христианстве, с одной стороны, и в исламе - с другой, ученый априо­ри оказывался пользователем понятийного поля всех трех религий. В любом случае, его обращение к доисламским источникам и привлечение к исследо­ванию доказательной базы на их основе полностью снимало вопрос о степени объективности ученого.

Еще одна особенность работы заключается в том, что, ведя речь о Торе и о Библии¹, М. Бигиев знакомил своих читателей с арабскими вариантами доисламского массива имен собственных: с названиями книг и их глав, с име­нами пророков и иных персонажей, с топонимами и т.д. Вместе с тем следует оценить значимость того, что автор знакомил читателя с арабоязычным тек­стом иудео-христианских источников, выбранных им в качестве иллюстра­тивного материала, что, надо понимать, представляло собой малоизвестный для мусульман материал не только в прошлом, но продолжает оставаться та­ковым и в наши дни.

Помимо перечисления названий и краткого описания каждой из книг Пятикнижия, М. Бигиев перечислил названия книг всех остальных книг Вет­хого Завета, вкратце описав затронутые в них темы. Попутно он счел нужным отметить, что как Тора, так и Ветхий и Новый Заветы переполнены истори­ями и притчами, выдуманными богатой фантазией прорицателей, предска­зателей, поэтов. При этом ученый не отрицает этическую и духовную цен­ность подобных плодов человеческого творчества. Он отмечает, что такого рода произведения могут озвучиваться и устами почтенных пророков, как это имело место у древних иудеев или у шейхов суфизма. Однако, когда дело касается Корана, то в нем, как подчеркивает М. Бигиев, не была использована ни одна история или притча, восходящая к мифам, предрассудкам или человеческому вымыслу. Кроме этого, ученый утверждает, что в Коране напрочь отсутствуют какие-либо повествования исторического характера.

Обратив внимание на эти принципиальные различия между текстом Торы, Ветхого и Нового Заветов и текстом Корана, М. Бигиев приступает к рассмотрению понятия «йаджудж-маджудж» с точки зрения доисламских источников. Это позволяет ему сделать некоторые заключения об этимо­логии слов «Гог» и «Магог». Например, исследование текста книги пророка Иезекииля приводит его к выводу о том, что, согласно контексту источника, эти слова могли означать название государства, название народа, населяю­щего некое государство, либо титул правителя такого государства. Кроме это­го, М. Бигиев высказывает предположение о том, что Гог может быть сыном Иафета, а Магог может олицетворять все народы Земли, которые, согласно пророчествам, восстанут в качестве врагов иудеев. М. Бигиев также отмечает, что в одном из перечисленных контекстов слово «Гог» может иметь тюркское происхождение, отразившееся даже в русском языке. Он пишет: «В этом слу­чае слово Гог может быть тюркским словом. В его основе - слово гүк¹. Так­же и русское слово государь может происходить от сочетания гүк сударь, т.е. правитель неба (малик ас-сама), т.е., буквально: Гүк Тәңре²» [9, б. 11].

Однако, когда речь заходит о происхождении слова «Тора», М. Биги- ев не оставляет места для предположений. Проведя детальное сравнитель­но-этимологическое исследование, он заключает, что доводы иудейских и мусульманских филологов слабы и безосновательны и строятся лишь на их горячем стремлении представить это слово как составную часть их родных языков, т.е. иврита и арабского. В результате ученый написал: «отсутствует вероятность того, что слово Тора (مرات) происходит от какой-нибудь иной основы, нежели [тюркское] слово түрә (9] «ص, б. 31].

Описывая понятие «йаджудж-маджудж» в мусульманской литературе, ученый приводит цитаты из наиболее распространенных в исламском мире географических трактатов, в частности: «Джихан-наме»⁴, «Кашф аз-зунун»⁵, «Ихван ас-сафа»¹. Из них следует, что два народа, называемые «йаджудж и маджудж», невероятно многочисленны, что они живут за высокой стеной, имеют человечий облик и хищную природу, не умеют хозяйствовать, не ве­дают о политике, занимаются охотой, разбоем, поеданием друг друга и пада­ли, что эти два народа - тюрки, что Александр Великий огородил их от мира стеной. М. Бигиев с горечью констатирует: «Только взгляните на эту высшую степень невежества научных книг относительно тюрков Туркестана, мусуль­ман Булгара и русских славян!» [9, б. 15].

Развивая исследование, автор предпринимает два неожиданных по своей оригинальности шага. Во-первых, он призывает задуматься о том, что даже если признать все сказанное правдой, гласящей о тюрках эпохи гуннов или об эпохе таких великих полководцев, как Чингиз или Тимур, то предво­дители тюрков, которые смогли привести свой народ к великим завоевани­ям, никак не могут быть варварами, пугающие образы которых рождались в «фантазиях иудеев» и произрастали из «невежества христиан» [9, б.18]. Та­ким образом М. Бигиев доказывает, что, в отличие от картин, порожденных воображением доисламских ученых, историческая реальность полностью ре­абилитирует тюрков, не оставляя повода для их идентификации в качестве мифических Гога и Магога.

Во-вторых, следуя за повествованиями средневековых мусульманских писателей, М. Бигиев предлагает допустить, что йаджудж и маджудж все же являлись тюрками и посмотреть, что из этого получится. Он пишет, что при таком подходе наблюдатель будет вынужден признать ряд неопровержимых исторических фактов, а именно: стена, выстроенная Зулькарнайном, уже не существует, снесенная могучей лавиной тюрков-гуннов; тюрки давно уже за­воевали не только крошечную Палестину, но и залили кровью весь извест­ный мир; завоевания Чингизхана, покорение ханом Хулагу Ближнего Восто­ка стали очередным свидетельством, подтверждающим истинность древних иудейских и христианских пророчеств о «йаджудже-маджудже». Однако из сказанного выше следует, что на фоне ожидания конца света еще одно пришествие «йаджуджа-маджуджа» оказывается уже невозможным. Тем более, что тот народ, который в глазах древних обитателей Ближнего Востока оли­цетворял собою «йаджуджа-маджуджа», уже давно принял ислам, и, следо­вательно, вопрос о грядущем нашествии «йаджуджа-маджуджа» оказывается закрытым окончательно.

«Йаджудж-маджудж» в Коране

Озвучив эти выводы, М. Бигиев заключает, что если при таких реалиях мусульмане продолжат верить в древние россказни о тюрках, как ужасных варварах «йаджуджах-маджуджах», которые однажды будут целиком и пол­ностью уничтожены на холмах Палестины, то это будет означать наличие у них глубоких проблем с логическим мышлением.

Поставив вопрос таким образом, М. Бигиев подводит читателя к сво­ему решению вопроса о том, чем является «йаджудж-маджудж» в контексте Корана. Для начала ученый анализирует происхождение этих слов согласно их кораническому написанию. Благодаря обращению к Корану, М. Бигиев показывает, что библейский контекст не позволяет проникнуть в значение и этимологию упомянутых слов так глубоко, как это позволяет сделать корани­ческий контекст. Так ученый в очередной раз демонстрирует величие Корана, поскольку считает, что понять, чем являются «йаджудж-маджудж» на самом деле, можно только на основе коранического послания.

М. Бигиев замечает, что эти два слова, упомянутые в 96-м аяте суры «Пророки» и в 94-м аяте суры «Пещера», на самом деле имеют очевидное греческое происхождение, и приступает к доказательству своего утвержде­ния. Он привлекает внимание к тому факту, что эти два слова имеют хам­зу в первом слоге, т.е. имеют вид йа’джудж (إأجوج) и ма’джудж (ماجمج) только в рецитации имама ‘Асима¹. Все остальные знатоки стилей рецитации Корана произносили эти слова с долгим гласным в первом слоге, т.е. прописывались следующим образом: йаджудж (ياجئ) и мáджудж (ماجوج). Из этого следует, чта хамзованные и протяжные варианты этих слов восходят к разным корневым основам и, следовательно, имеют различные значения. Далее М. Бигиев об­ ращается к одному из трактатов имама аш-Шатиби¹, в котором эти два слова рассматриваются в хамзованном варианте. В случае, который разъясняется имамом аш-Шатиби, эти два слова преподносятся как производные от осно­вы (^اجج) со значениями: гореть, жечь, загораться. Далее М. Бигиев демон­стрирует предвзятость имама Шатиби, дающего следующий совет перепис­чикам Корана: «ويآجئمأجئاهمز الكلناصرا» («Что же йаджудж маджудж, то их пиши с хамзой, оказывая помощь»). Иными словами, великий грамматист призывает к искуственной арабизации этих слов, поскольку их написание с долгим гласным означало бы признание того, что оба они являются заимст­вованными словами, чего аш-Шатиби явно не хотел показывать. М. Бигиев не соглашается с навязыванием кораническим словам ложной этимологии и заявляет, что слово мáджудж происходит от двухсоставного греческого слова демагог (демос агус), а слово йаджудж - от такого же по составу греческого слова теогог (теос агус). Как следует из бигиевского повествования, проник­нув в арабский язык, эти слова подверглись стихийному арабизированию, т.е. к сокращению звуков методом отбрасывания первого слога, после чего прио­брели свой окончательный вид и были использованы в Коране.

Неординарность подхода М. Бигиева к анализу понятия «йаджудж-ма- жудж» отражается также и в том, что он усматривает в нем социально-фило­софскую подоплеку. По его словам, совершенно не имеет значения, где жил этот персонаж, где находятся те горы, которые Зулькарнайн перегородил сте­ной, сколько времени он ее строил, кто ее возводил, т.е. все то, что занимало умы толкователей Корана. Суть всей этой истории, по его мнению, заключает­ся совершенно в другом, если отталкиваться от духа Корана и целей, которые им преследовались. С этой точки зрения история о «йаджудж-мажудж» пред­стает в ином свете, а именно: это своего рода руководство о том, как следует поступать в определенных ситуациях. М. Бигиев выводит из этого коранического сюжета следующие правила: 1) если некое государство оказалось в беде, то обя­занностью остальных государств является скорейшая помощь пострадавшему государству с использованием всех возможностей, сил и средств; 2) за оказан­ную помощь не должна взиматься какая-либо плата, даже если пострадавшее государство ее предлагает; 3) разрешается использовать имущество людей и их ресурсы только в интересах самих этих людей; 4) вся мощь и ресурсы, нако­пленные в руках правителя, должны расходоваться для удовлетворения нужд населения; 5) государство и власть призваны служить интересам населения, поэтому правитель является слугой народа. Если государство и власть ставят народ на службу собственным интересам, то такое правительство становится несправедливым и тираническим, что в итоге приводит к его гибели.

М. Бигиев не только раскрывает определенные аспекты коранического откровения, касающиеся принципов международных отношений и регулирова­ния отношений между государством и населением, но идет дальше. Поскольку он выводит понятие «йаджудж-маджудж» из области исторической конкрети­ки в плоскость общечеловеческих и цивилизационных ценностей, то это по­зволяет ему заключить, что феномен «йаджудж-маджудж» в виде социального зла существовал во все исторические эпохи и всегда сопровождал человечество. Например, «йаджудж-маджудж» современной ему эпохи, по его мнению, это капитализм в паре с коммунизмом. Ученый также предупреждает, что в буду­щем могут появиться новые формы и способы проявления этого феномена.

Заключение

Таковы вкратце основные идеи, изложенные М. Бигиевым в книге «Йад- жудж...». Подчеркну, что ученый поделился ими не с целью подвергнуть критике существующие в мире ислама представления о понятии «йаджудж-маджудж», но ради того, чтобы помочь молодым мусульманам, постигающим исламские науки, избавиться от влияния интеллектуальных конструктов древних ученых, которые в этом вопросе привели содержание Корана в соответствие с выдумка­ми доисламских религиозных ученых. Свою работу ученый рассматривал как средство избавления мышления шакирдов от иллюзий, мешающих им справ­ляться с вызовами реальности. Он писал, что если мусульманская молодежь будет ведома неукротимой жаждой знаний, обладать свободомыслием и ува­жать мнение других, если она будет свободна от приверженности вымыслам, от невежества, от оков таклида¹, то мусульманской умме не смогут нанести вреда «.ни смуты даджжала, ни нашествие йаджуджа-маджуджа, ни водовороты революций. У нас не будет потребности ни в имаме Махди, ни в пришествии Исы. В этом случае и махдии, и наставители на верный путь (hadu), и помазан­ники (мэсих) - все они будут появляться из числа нас самих, из масс тюрко­мусульманской молодежи и будут одерживать победу за победой. До тех пор, пока мусульманские народы не сравнятся с развитыми западными нациями и не превзойдут их в овладении и пользовании всеми материальными силами, махдии ислама так и не смогут появиться» [9, б. 35].

Таким образом, книга М. Бигиева «Йаджудж...» является своеобразным манифестом свободомыслия, призывом к избавлению от губительного блу­ждания в иллюзиях, сковывающих творческий и интеллектуальный потен­циал мусульман.